— Это так, это тебе… Просто так, — сказала она.
Мы уже шли по коридору, и она весело смеялась.
Совещание как раз кончилось. Эмма и я, как сговорившись, разошлись в разные концы комнаты, в разные концы суматохи и голосов. Я быстро убирал бумаги в стол. Около меня Зорич говорила полковнику:
— Нет, Федор Игнатьевич. Вы и представить не можете, что это за человек. Он хитер, как бес, а сам все в деточку играет…
Я прислушался.
— Знаете, это какая-то мистика. У меня ощущение, что все беды у нас из-за него.
Они рассмеялись. Полковник сказал:
— Мне даже любопытно…
— О-о, внешне он обычный. А с заседания, между прочим, ушел специально, чтобы дать все сказать Косте. Да разве ж я голосовала бы против? Разве ж мне жалко? Да будь у нас двое таких, как Костя, мы бы давно дали им задачи и все, что угодно! Но этому… этому гаденышу…
Она едва не задохнулась от подступившей ненависти, и полковник заговорил:
— Ну что вы, Валентина Антоновна. Зачем же… — И потом шепотом спросил, разглядывая впереди себя шумную нашу толпу: — Покажите мне все-таки его.
Они обернулись: я стоял в двух шагах от них. Полковник догадался, что это я, и быстро отвел глаза: я стоял слишком близко. Первой моей мыслью было то, что Зорич обрела свою обычную боевую форму и что Косте пришлось повоевать за меня сегодня.
Костя подошел.
— Вот и победа, — бросил он мне жестко.
3
Но молчать, как чужие, и шагать рядом мы пока не могли. Тем более что мы шли к Алеше, к своим! Было приятно, что встретимся с нашими сокурсниками и что можно будет повспоминать, попеть и попить.
Вечер был теплый, мы распахнули пиджаки, расстегнули рубашки чуть не до пояса. Уже темнело, и было то странное ощущение летней ночи, когда и тепло и темно. Мы шли меж домами, где-то очень внизу всех этих одинаковых высоких домов в районе метро «Университет». Мы шли, огибали углы во тьме, а дома дремали где-то там, на своих высотах.
Он заговорил первый:
— Знаешь, мы со Светланкой поругались.
— Да?
— Я ей говорю, что только женщина, которая выше всех предрассудков, будет со мной. И еще многое в том же духе. А она на своем: «Я же тебя люблю. А это здесь ни при чем. Это, — говорит, — чтобы детей рожать…»
Я засмеялся.
— Молодец девчонка.
— Молодец, конечно. Я ей говорю: «Давно тебе это мама сообщила?..» А она: «Я сама это знаю! И давно знаю!» Еще и обиделась.
— Коса на камень.
Теплый воздух овевал наши щеки, и звучали шаги в темноте. Метрах в двадцати от нас у аккуратного забора подвыпивший мужчина поднимал с земли своего пьяного сраженного собрата. Вот они трудно зашагали. Тот, которого подняли, запел неожиданно, захрипел, тыча кулаком в худую свою грудь: «Это стонет, это стонет Тихий о-кеа-ан…»
— Я и для себя выбил на совещании задачу. Ты понял? — спросил Костя.
— Как будто.
— Она перейдет к тебе, когда я уйду.
— А-а…
— Только не отбрыкивайся сразу от моего пересчета. Пусть задачи прочно станут твоими.
— Пожалуй.
— Да, да, — произнес он. — Так что все в порядке. Между прочим, на совещании тебя мощно поддержал лысый майор. Знать тебе это полезно. Ну и Петр, конечно. Петр стал к тебе явно неравнодушен.
Мы шагали. Я вспомнил, как прощался со мной Алеша год назад. Алеша подошел, кинулся ко мне на распределении, заговорил, засуетился, а уже все бумажки были подписаны.
В воздухе появилась прохлада; мы дышали полной грудью. В темноте мимо нас шмыгнули две девочки, прижимая к груди белые батоны.
— Мы поплыли в разных морях. Две быстрые светлые рыбы, — тихо сказал Костя.
— Первая строчка?
— Ага…
— Хорошо… Две быстрые в разных морях. Поплыли светлые рыбы.
— Не так.
— Так тоже хорошо.
Он попросил сигарету. Он обдумывал, хотя что ему было обдумывать? Родители уехали на курорт. И эту «дрянь Нельку» захватили с собой. У него свободная квартира. С ванной. У него лето впереди! Свобода! Он пригласил Свету на эту встречу, а оттуда они пойдут к Косте домой. И там сколько хотят будут вдвоем пить и танцевать. Сколько хотят и как хотят будут заводить музыку. И пройдет чудное лето со Светланой, и будущий год он начнет в великолепной НИЛ.
Мы шли и не торопились. Все было так, будто ничего не изменилось, и Костя рассказывал:
— Ты сейчас ее увидишь. Ты не представляешь, как она похорошела!
Мы шли к метро, чтобы там у выхода встретить Светлану и отправиться в общежитие научных сотрудников.
4
В общежитии у Алеши было уже шумно и бойко. Все тут были старые-престарые знакомые, мальчишки и девчонки, пришедшие и повзрослевшие, кто в одиночку, кто парами.
— Вы нас совсем забыли, черти! Мы уж рукой махнули на вас: думали, что не придете. — Встретила нас черненькая хорошенькая Наташа, в которую я был здорово влюблен на первом курсе, а Костя, кажется, на третьем.
И понеслось: — Здравствуй, Володя!.. Здравствуй, свет мой Наташенька!.. — А-а, Костя! Салют княжеской крови! Здорово, орлы! — Володя, что нынче грустненький? Вы вместе с Костей с ума сходите? — Мы теперь делимся: вечер он, вечер я! На одного больше выходит. — Лучше бы мы на этот вечер деньги собрали! — Что поделаешь? Человек человеку — друг, товарищ и брат. И брат, понимаешь? Брат и у Христа был! — Опять Христос? Братцы, ведь не семинар по диалектике! Прошу вас! — Нет. Я все думаю, что же было у Христа за пазухой? — Можешь не думать: была такая девчонка, как у Кости. — Да! Вот ведь оторвал, скотина! — Братцы! Ах, некрасиво!..
С первых же шагов мы окунулись в то легкое, светлое состояние, в котором можно незаметно провести и день, и три, и всю жизнь, и даже больше — в состояние котят на выглянувшем солнышке. Все были счастливы. Костя с места в карьер начал щипать хозяина:
— А-а… его преподобие Алексей. Чему он учит вас, дети?
— Молчи, шут гороховый, — бросил в ответ Алеша. Он сидел среди девушек и, кажется, говорил о чем-то серьезном. При свете вечерней лампы черная борода особенно оттеняла его смуглое лицо.
— Все мы шутим, однако, по-разному, — отвечал Костя. — Помнишь, Володя, как наш Алёша шутил на первом курсе? Он подходил к девушкам прямо на улице, брал за руки и, глядя в глаза, говорил, что жизнь — это сказка… Но с ним в ответ тоже пошутили — ты помнишь? — вместо того чтобы попасть в психушку, он попал в вытрезвитель, кричал там, объяснял что-то, и несчастные перебинтованные пьяницы орали ему хором: «Не мешай спать!»
Все хохотали. Особенно девчонки.
— Что ж: первый курс. Болезнь роста, — выговорил порозовевший Алеша, которому как-то не случалось соврать или отказаться. — Чего не бывало на первом курсе!
