Вечером он рассказывает Светику о своих планах:
— Я буду разъезжать по городам — почему не поехать, если у меня машина? — в Питер! в Харьков! на Урал!
Глаза его горят.
— Я разверну громадную деятельность. Я буду бывать здесь и там. Пусть-ка побегают менты!
Теперь он говорит с гордостью:
— Я — книжник!
И еще:
— Я не лошадь, которая вкалывает. Не кобыла. Я свободный человек!
Он вдруг снижает голос до шепота. Говорит тихо. И вкрадчиво:
— Знаешь, Светик, во мне пробудилось что-то поэтическое. Я как поэт стал, а? Ты знаешь, что я чувствую, когда берусь за очередное дело?
— Что?
— Сказать?
— Скажи.
И он говорит:
— Я чувствую, что я ангел. Ангел, который летит над землей в лунную ночь…
— А крылья?
— А крылья все в серебре…
* * *
В этот самый вечер на рынке ловят с поличным одного из качков.
Книга называлась «А. С. Грибоедов». Двухтомник стоил рубль восемьдесят. Качок просил за него всего-навсего четыре рубля, то есть вдвое. По-божески.
Он ходил по рынку и предлагал.
— Великолепная комедия Грибоедова «Горе от ума». Автора зарезали в персидском гареме.
Качок, когда его хорошенько допросят, назовет дяденьку Николай Степаныча.
Дяденька Николай Степаныч (когда его возьмут) назовет Бабрыку. Светика он все еще будет бояться — поэтому не назовет.
Бабрыка назовет Веру. Он захочет быть с ней вместе и отделаться малым. Без Светика.
Вера назовет Светика.
* * *
Каратыгин заметил некоторую ее настороженность. В упор смотрит. Когда к человеку привыкнешь, его в такую минуту и без слов чувствуешь. Но ведь и он тебя чувствует, а это накладно.
— Что случилось?.. Света?
— Ничего.
Он молчит. Вслушивается в это «ничего». Но тут, к счастью, выручает старушка соседка. Добрая и ласковая. Любительница женить кого угодно на ком угодно.
Она стучит в дверь. Входит.
— Светланочка, — говорит она, — ваш бак кипит. Выкипает уже.
— Бак?..
Светик идет на кухню — там действительно на огне ее бак. На огонь поставила и забыла, малый склероз. Белье прокипятилось. Самый раз.
— Я помогу тебе, — говорит старушка. Симпатичная она. Ласковая. Если б еще не лезла в душу. Но ведь все сразу в одном человеке не бывает.
Старушка и Светик берутся за ручки бака и волокут его в ванную. Там вываливают прокипяченное белье в раковину. Ух, сколько пару!.. Ничего, пусть подостынет.
Светик думает: куда же делись Бабрыка и Вера?.. В эти часы они всегда дома. Трубку телефона там, однако, никто не берет. Длинные гудки, и ничего больше.
На минуту она бежит в комнату и звонит. При Каратыгине. Она не собирается говорить, только услышать их голоса. Бабрыкин или Верин голос. Но она их не слышит. Длинные гудки.
Возвращается в ванную — начинает стирать. Куда они могли деться. В кино ушли? На машине катаются?
— Ты ему подходишь, — заводит свою песню старушка соседка. Она стоит в дверях ванной. Смотрит, как Светик стирает.
Светик смеется:
— Само собой.
— Не смейся. Я тебе точно говорю. Подходишь.
— Потому что ишачить умею?
Пена от белья стоит белой горой. Жарко.
— По всему подходишь.
— По всем статьям?
— Я ведь к тебе давно присматриваюсь. Ты замужем еще, чай, не была?
— Нет.
— Ну вот и попробуй. Хорошая вы пара… Пошли вам бог удачу.
Она говорит искренне. Была бы здесь не Светик, а другая девка, старуха говорила бы то же самое. Слово в слово. Вот так же стояла бы в дверях ванной, опершись о косяк и высматривая, тщательно ли стираются его рубашки…
— Там гости к вам пришли, — вдруг сообщает старушка.
— А?
В груди Светика что-то обрывается.
— Гости, говорю.
* * *
Но это действительно гости. Пришли к Каратыгину и сидят. Их двое. Какие-то фармакологи.
Уже несколько дней Каратыгин заманивал их к себе. Это Светик знает и помнит. И видит, что теперь он жаждет хорошо их принять. Хочет, чтоб им понравилось.
Фармакологи спесивы. Важничают. Или просто не знают, как себя держать в комнате, в которой вся середина занята горой книг.
Один говорит другому:
— Боюсь, что все это окажется кустарщиной.
— Посмотрим, — говорит другой. Он чуточку помягче, и Светику он нравится чуть больше. — В конце концов, вся медицина тоже кустарщина.
— Ну уж конечно!
— Ты думаешь, если выдать человеку белый халат и микроскоп, он перестает быть кустарем?
Каратыгин рассказывает:
— Еще рецепт. От ревматических болей. От слабости ног. А также от половой слабости.
Тут и вовсе хохот. Умницы. Сразу видно. Светик сидит сама не своя — зло берет.
— От половой слабости, — записывает второй фармаколог. — Это годится. Это народу необходимо.
Оказывается, он еще и любитель пива.
— Пивко? — спрашивает он, тыча пальцем в угол. — Покупаете ящиками?
— А что? Неравнодушен? — смеется Каратыгин.
— Грешу иногда…
Каратыгин выволакивает ящик. Ставит под самый нос второму фармакологу.
— Валяй.
И — мигает Светику. Стаканы, дескать. Светик тут же отправляется на кухню. Ну ясно: надо ублажить этих типов.
Светик приносит стаканы, блюдца и закуску. Как в лучших домах — знайте наших.
— Пейте… На здоровье. — Светик наполняет стаканы. Они поглядывают:
— А вы?
— Нет-нет. Я не пью.
Они начинают упрашивать, но Светик как отрезала. Каратыгин тоже упрашивает ее, но она не пьет. Нет — значит нет. Она ему подруга, а не собутыльница.
Они пьют.
Под их шум и гам Светик садится в уголке и принимается за очередные выписки.
Чуть позже (гости шумят, выкрикивают, хохочут — и Каратыгин тоже веселится с ними) Светик тихонечко набирает номер телефона Бабрыки. Светик слышит:
— Да.
Это не его голос. Не Бабрыки.
Светик дает отбой и опять набирает номер. Ошиблась — мало ли как бывает. Но нет.
