— Валяй.
— Думала, свяжусь — буду доставать какие-нибудь старинные книги. А у вас обычные книги. Те, что в магазинах. Те, что в библиотеках есть… А мне хотелось, например, достать «Книгу печалей и радостей». 17-й век. Для Алексея Сергеевича.
— Влюблена в него?
Оля смущается.
— Мне хотелось достать ко дню его рождения.
— Ах, ах… Ко дню его рождения, — подсмеивается Светик. Но только чуточку подсмеивается. Ведь действительно старых книг у нее нет. Крыть-то нечем.
Светик говорит:
— Займемся и старыми книгами. Не все сразу.
Оля торопится уйти.
— Ладно… Будь здорова!
Светик идет домой — усмехается. Чего только не бывает в жизни. Ишь, влюбленная. Небось решила проникнуть в грязное спекулянтское логово. И сделать милому подарочек. Ко дню рождения…
* * *
В тот же день Светик видит Каратыгина на рынке — его и церковного служку Павла. Они разговаривают.
Каратыгин привел сегодня с собой двух книжников. Видно, своих приятелей. Оба бородатые и смешные. Оказывается, им-то и нужно «Житие».
— Мы филологи, нам книга очень нужна, — говорит один из бородачей.
«Фил-олухи», — думает про себя Светик. И раскрывает пошире ушки. Стоит возле — в шаге от них — и просматривает «Книжное обозрение». Она его регулярно просматривает.
Окающий Павел заломил с них те самые пять сотен. И стоит на своем. Как бульдозер. Такого не свернешь.
— Милый, ты ж в Бога совсем недавно веровал, — упрашивает бородач. — Нам для дела, а ты цену загнул.
Второй бородач смеется:
— Ты варвар. Тебя бы в милицию сдать надо.
Окающий Павел понимает, что шутят. И сам же первый смеется. И жмет на свое «о»:
— А я не боюсь. Не боюсь. Не боюсь.
— Бога не побоялся, — передразнивает его Каратыгин, тоже окая.
— А мне надоело в церкви. Зачах я там. Людей хочу посмотреть.
— Уступай цену, а?
— Нет.
Они болтают. И листают книгу — то бородачи, то сам Каратыгин, — от этого «Жития» у них вот-вот слюнки потекут. Светик скосила глаза. Наблюдает. Книга как книга, а какая цена!
Те расходятся. Не договорились.
Окающий служка подходит к Светику — смеется. И говорит, поглаживая книгу, как дорогую кошку:
— Слыхала?.. Не уступлю им ни рублика.
— А если откажутся?
— Такой книги нигде нет. Не откажутся. Им диссертации писать.
Глава 3
Воскресенье. Несколько пасмурное утро. Светик замечает на рынке окающего служку. Недоделанного попика. С его «Житием».
— Не продал еще?
— Нет. — И он начинает жать на «о», как жмут на педали: — Потомлю их еще, потомлю. Пусть хорошенько дозреют…
По лицам этих фил-олухов (Светик видела их вчера) чувствуется, что они действительно дозревают. До пяти сотен. И ни рубликом меньше.
Вот и дождь. Накрапывает. Книжный рынок пустеет.
— Пойду, — говорит служка. — Они умоляли, чтобы я потолковал с ними в обед. Но я пойду. Пусть потомятся. Пусть дозреют.
Светик слегка восхищается им. Крепко он их скрутил. Вот что такое старые книги.
— Уходишь? — спрашивает она.
— На футбол. Обожаю футбол. Такой матч сегодня.
— Дождь ведь.
— Это ничего.
Подходит Бабрыка:
— Я тоже на футбол — я смываюсь, Светик. Я этот матч целый месяц ждал.
— Дождь ведь.
— А я в домашних условиях. По телевизору.
— Может, мы все к телевизору пойдем — хором? — говорит Светик. И тем самым приглашает в гости служку. Он ей интересен… Оба начинают говорить наперебой: конечно… конечно… Такой матч!.. (Чего от них ждать — мужики. Им бы только футбол смотреть. И пиво посасывать.) Светик говорит: — Идемте. Я тоже посмотрю футбол… А вы можете к футболу по паре пивка прихватить.
Тут они поднимают невообразимый шум. Попала в точку. И попенок, и Бабрыка в две глотки кричат, что у Светика гениальные идеи. Что у Светика гениальная голова… А у Светика свое на уме — заманить попенка домой и за пивом порасспрашивать о старых книгах. Где и что.
Пришли. Парни тут же принимаются за дело, то есть за пиво.
— Открывай!
— А где эта штука?
— Открывай так… Раз-два и готово!
Оба садятся перед телевизором — и знай запрокидывают бутылки. Прямо из горлышка. По телевизору кто-то выступает, говорит о любви к театру. Но эти дурачки звук ему убрали. Только изображение. Ни звука не слышно, а он все выступает. А эти потешаются. Разевает рыбка рот, но не слышно, как поет.
Язык у попенка развязывается. Пиво — это пиво.
— Сначала в нашу церковь запрос пришел, — рассказывает он.
— Запрос?
— Ну да. Бумажка такая — спрашивают о такой-то книге. О «Житии». Дескать, книга очень нужна для таких-то аспирантов.
— Просили продать?
— Нет. Просили хотя бы почитать. Поизучать. На месяц или на два.
— И что?
— А отец Василий отказал им.
— Еще бы — такую книгу. Ее дать подержать, и то опасно.
Это Светик говорит. И тут же в ней срабатывает та самая пружинка. Светик еще только первые слова произносит, а пружинка уже срабатывает.
Светик молчит.
— Как раз я решился бежать из церкви, — рассказывает служка. — Решился свет белый посмотреть.
— Ты молодчина! — говорит Бабрыка. Запрокидывает голову и булькает пивом из горлышка.
— И тогда, — рассказывает служка, — я спросил себя самого: «Нужны ли мне деньги, чтобы попутешествовать?» — «Нужны». — «Получу ли я деньги за книгу, если привезу ее сюда, к этим аспирантам?» — «Получу». И тогда я…
— И тогда ты сбежал.
— Точно!..
— И упер книгу с собой.
— Точно!..
И смеются.
А Светик рассматривает «Житие». Листает тяжеловесные страницы. Разбирает отдельные слова.
— Почитай. Почитай. Бога поймешь, — смеется недоделанный попик.
И тут Бабрыка прибавляет звук — футбол! Вот он, футбол! — слышится рев стадиона. Бабрыка и недоделанный прилипают к телевизору. Это надолго.
Светик уходит с книгой в свою комнату. Там пристраивает ее на столе. Снимает с гвоздика фотоаппарат Бабрыки. При фотоаппарате есть вспышка. Светик прикрывает плотнее дверь. И окна.
