— А если разобраться, мы ведь хорошо живем… Верно?
— Верно, — сказала проводница и погладила его рукой.
Глаза Василия закрывались.
— Как там дети? — вздохнула проводница.
— Мать присмотрит.
— Надо ей купить чего-нибудь, Василий.
— Можно.
Теперь он спал. А она сидела возле. Поезд вместе со всем составом как бы тихо запел, зазвенел. Пошли на подъем.
Она думала о детях. Затем о Василии. Затем об этой замечательной жизни на колесах, в которой нет-нет и встречаются люди, и рассказывают, и делятся с ней.
Она дремала и не дремала — привыкла с годами.
— Тормозит… Станция… — прошептала она, вся еще в каком-то сладком сне.
И тут же спохватилась:
— О господи. Узловая!
Она поняла, что уже утро и что четыре ночных часа пролетели. И людям сходить. И майору сходить, не проспал ли?.. Она выглянула — нет, не проспал. Майор уже стоял с чемоданом и с сумкой.
Она кинулась в купе, схватила там сахарницу, красивую, с надписью о фирменном поезде, — что она еще могла? — и к майору. Улыбалась заспанным лицом, а руками заталкивала сахарницу к нему в саквояж.
— Подарок это. На память это. С детства люблю что-то дарить… Вспоминать меня будете.
Майор молчал, недоуменно пожал плечами.
— Хоть небольшая, — сказала она, — все же дружба меж нами была.
Майор не знал, что сказать.
И сошел с поезда, все еще улыбаясь и пожимая плечами.
Она разглядывала Узловую. Когда прибыла тележка с углем, Валя закричала громко и звучно:
— Угля не возьмем! Брали уже… Разворачивай телегу!
Затем она увидела сонного милиционера. Тот дремал стоя, нахохленный, зябкий и весь какой-то несчастный.
— Эй, миленький!
Милиционер вздрогнул.
— Миленький! Чего ты раскис?
И милиционер почувствовал излучение какой-то необыкновенной силы. Он и не заметил, как распрямился. Он вытянулся в струну. И ждал, что еще она ему крикнет.
Старые книги
Глава 1
Светик опять смеется:
— А хочешь, попробуем промышлять вместе?
— Вместе?
— Ну да.
— Ух ты. Отлично! Красота!.. Вот здорово!
Светик прерывает его.
— Где ты живешь?
— Здесь. Рядом. Совсем рядом… Вот в этом доме. Один. У меня квартира.
— Один в целой квартире?
— Да!.. Один… Вместе — это здорово!
Мелкий книжный спекулянт Бабрыка слегка очумел — говорит и говорит о том, что он очень рад. Он живет один. Один!.. И никак не догадывается сказать то, чего ждет Светик. А Светик ждет и уже сердится — да что ж это за лопух такой!.. Наконец он спохватывается:
— Может быть, зайдем ко мне, а?
— К тебе? — будто бы мнется Светик.
— Я ничего такого в виду не имею… Это здорово, если вместе. А я один живу. Совсем один. Клянусь!
Мог бы и не клясться. Еще в букинистическом Светик краем уха слышала, как продавец Верочка говорила ему с насмешкой: «И не скучно тебе одному жить в пустой квартире?» Этот разговор был два дня назад. Они тогда трепались, а Светик стояла возле и завязывала узелки на память.
Эти восемь суетливых дней Светик ночевала у попутчицы, с которой сдружилась в поезде. Та была хорошая женщина. И добрая, и приветливая. Но пора было мотать оттуда. Женщина начинала интересоваться. Вопросики задавала.
Светик и книжный спекулянт подходят к дому.
— Моя машина, — показывает рукой Бабрыка.
Это уже неожиданность. Этого Светик не предвидела. У подъезда приткнулся «москвичонок» — гладенький такой, чистенький.
— Хорошо живешь.
— И квартира хорошая, — хвастается Бабрыка, — двухкомнатная. На втором этаже.
Светик, когда поднялись, и по квартире прошлась — идет и туда, и сюда, осматривает. Заглядывает на кухню. И подытоживает:
— Хорошо.
* * *
А Бабрыка начинает жаловаться. Живет-то он хорошо. Но скучно.
— На вино не хватает? — смеется Светик.
— Не хватает…
— Учти вот что. Я нытиков не уважаю. Кончай нытье.
Но Бабрыка не может без нытья. Отец Бабрыки был большой человек. В чинах и в орденах — Павел Петрович Бабрыка. А матушка давно умерла. Отец успел сделать для Бабрыки квартиру и машину. И устроил в институт. И, более или менее за сына успокоившись, умер. Однако Бабрыка учиться не смог — бросил на втором курсе. Работать тоже не захотел. Старшие братья помогали ему, тянули, но однажды им надоело. У них была своя жизнь. И в этой жизни были свои заботы. Бабрыка остался один.
— И вот живу, — невесело рассказывает он, — торгую книжечками. Понемногу.
— Почему же понемногу? — смеется Светик.
Бабрыка не отвечает.
— Если не хочешь ни учиться, ни работать — надо быть посмелее.
Бабрыке и тут ответить нечего — молчит.
— А ты? — поинтересовался Бабрыка. — Меня спрашиваешь, а о себе ничего.
Светик не собирается откровенничать. Скрывать и таить ей нечего. Но все-таки лучше отмолчаться. Она, Светик, такая.
— А что рассказывать?.. Приехала я с Урала. Просто так приехала. Людей посмотреть.
Но больше Светик ничего не рассказывает. Ни город родной не называет. Ни фамилию. Тут она твердо держит линию.
Бабрыка, конечно, попробовал лед под ногой. Они, мужики, не могут без этого. Завел какую-то пластинку. Танго. И за плечики.
— Потанцуем, — говорит. — Потанцуем, а?
Светик смеется:
— Потерпишь до вечера… Не умрешь. Потому что нужно думать о деле.
* * *
Возле букинистического магазина они и знакомятся. Продавец Вера вышла — Светик с ходу ей улыбается. Светик ладит с людьми. Это она умеет.
Бабрыка что-то мямлит, дескать, как бывает приятно познакомиться. Двух слов толком связать не может. И тогда Светик ему говорит:
— Иди домой, милый. Или отдохни. — И смеется. И шепчет продавцу Вере: — Он все-таки ужасный болван.
— Потрясающий!
Обе хихикают. Светик подхватывает продавца Веру под руку — и они уже пылят вверх по улице. Две подружки.
— Ты оставляешь ему в магазине замечательные книги, а этот болван продает их по три рубля. Я сегодня за них выколотила вдвое больше.
