— Слышь, не хочешь ли похоронить бабулю в красивом дамском костюме?
— Что за костюм?
— А хороший. Английский. Очень строгого стиля.
Пожарник колеблется, и тогда Фин-Ляляев начинает профессионально расхваливать товар:
— По всей Европе давно уж хоронят в костюмах. Так и зовется — изящный костюм для захоронения. Светло-серый. С искрой. Новенький.
— Странный ты все же человек, Фин-Ляляй! Костюм для захоронения всегда новый — он не бывает поношенным.
— Оно так, поношенным не бывает, но бывает немодным. Хотел я сказать, стало быть, — это модный костюмчик.
Пожарник решается:
— Согласен. Давай.
— Экий ты — давай. У меня он, что ли, костюмчик. Ты подойди-ка нынче вечером к нашей комиссионке. Я слышал, малый там вертится — он как раз предлагает.
— В нашем комиссионном магазине?
— Ну да.
* * *
— Занзибарочку бы! — томится у телевизионного экрана сантехник Зуев.
* * *
Не боги обжигают горшки. Игорь Петрович научился сбывать и женские парики, и мужские подтяжки — был бы товар. Он научился быть осторожнее, и братья-спекулянты в комиссионке его не чураются. Они жмут ему руку. Они зовут его Жорик. Он не виртуоз в их деле, но, во всяком случае, он не голодает. Вернувшись из комиссионки, он тут же начинает строчить в записную книжицу: «Туфли, три пары, 285 руб. (из них 120 Ф-Л.). Портфель, натур. кожа, 90 руб. (из них 55 Ф-Л.)…»
Приходит Фин-Ляляев:
— Светланы все нет?
— Нет.
— Слышь — и где она шляется? Вдруг исчезает, и нет ее…
Игорь Петрович неопределенно машет рукой — где-то шляется!
— Ты, что ли, ее не ревнуешь? — спрашивает старый Фин-Ляляев.
— Нет.
— Это хорошо. Счастливый характер.
В голосе Фин-Ляляева слышится некая стариковская ирония. Творец отрывает глаза от записной книжки. Он суров. Он при деле. И лишней болтовни он не потерпит.
— Ладно, ладно, — обрывает творец грубо. — Не твоя печаль, папаша.
— Я ж только похвалил — не ревнуешь, вот и молодец.
— Давай о деле — товар принес?
Фин-Ляляев извлекает товар из сумки.
— Вот, — показывает он. — Три галстука.
— Вижу. Сколько хочешь?
Они яростно торгуются. Игорь Петрович теперь обговаривает дележ барыша вперед и потому не уступает ни рубля.
— А еще костюмчик, — говорит Фин-Ляляев, вынимая целлофановый пакет, — который для захоронения. Светло-серый. Дамский.
— Не возьму.
— Не беспокойся, милок. Верное дело: я уж нашел тебе покупателя на этот костюмчик. Он придет нынче к комиссионке…
— А вдруг дело сорвется?
— Что?
— Вдруг он не купит — тогда я буду бегать с твоим костюмчиком по кладбищам? искать жмуриков?
— Почему же жмуриков — на крайний случай можно продать любой даме. Живой.
— Увы, папаша, нет.
— Почему?
Игорь Петрович разглядывает пакет. Читает ярлык.
— Костюмчики, папаша, специальные. После того как надорвешь целлофановый пакет, они, извиняюсь, тают. Испаряются. Костюмчик рассчитан на несколько дней — тут приложено пояснение на английском.
Фин-Ляляев охает — смотри-ка дела какие! Потом говорит:
— Вот видишь, как умно, что я нашел настоящего покупателя.
— Это мне и удивительно — а ты, часом, не опера на меня навел?
— Что ты…
— Смотри мне! — Игорь Петрович склоняется над записной книжицей и продолжает подводить баланс. Туфли, три пары. Портфель один. Джинсы, две пары…
Старый Фин-Ляляев привычно облизывает губы:
— Кофейку бы.
— Свари, папаша, свари. Ты ведь помнишь, где кухня.
* * *
А вечером появляется Светик. Исхудавшая, щеки запали, возбужденная и — сияющая.
— Нашлась! — кричит она с порога.
Игорь Петрович только что из комиссионки и как раз фиксирует в записной книжице состоявшуюся продажу костюмчика, светло-серого, дамского, с искрой, одна штука…
— Да ну? — говорит Игорь Петрович спокойно. — Наконец-то.
— Нашлась! Нашлась Божья Матушка, родная наша, долгожданная, двадцатитысячная!
Светик взахлеб рассказывает — икона у одного инженера по фамилии Разин. Живет на Профсоюзной. Тихий такой человечек. Спокойный. Малокровный инженер Степан Разин — звучит? Ну, может, не Степан, а Семен. Тоже красиво… Повесил икону на стеночку, и будет у него Божья Матушка висеть там день за днем. Никуда не исчезнет. Жены у него нет — холостячок…
— И даже холостячок?
— Вот именно. И до чего ж тихий. И с портфелем на работу ходит. Почти как Тонкострунов. Даже лучше, чем Тонкострунов!
Игорь Петрович посмеивается:
— Опять будешь обхаживать?
— Уже.
— Что — уже?
— Уже начали встречаться. Я времени не теряла, он уже на крючке.
Светик сияет. На этот раз она своего не упустит. Что-что, а интуиция ее не подводила — в людях она разбирается.
Глава 7
Тем более что разобраться было несложно. Инженеру за тридцать. Он тих, скромен и словно чем-то с самого детства пришиблен. Фамилия у него Разин, и при рождении он действительно был назван Степаном, но это вызывало насмешки и разного рода шуточки. Уж очень он был тих и застенчив!..
Мальчишки в детстве звали его то Стенькой, то Сенькой, и, когда он подрос, мать ухватилась за случайную игру имен и настояла, чтобы сын звался Семеном — все-таки поменьше насмешек. И имя хорошее, и звучит интеллигентно: Семен Разин. Отец их бросил, мать скоро умерла, и вот он остался среди людей один со своим именем — тихий и малокровный, из тех тихих и малокровных, над кем охотно, хотя и беззлобно, подшучивают.
— Здравствуйте, — говорит он и весь краснеет, когда его с кем-то знакомят. И робко протягивает руку: — Семен… Семен Разин.
Или так:
— Скажите, пожалуйста, какой фильм сегодня в кинотеатре «Иллюзион»? — И, спрашивая, опять же слегка краснеет. (Хотя спрашивает по телефону.)
Он одинок, в любви ему не везет. Один-единственный раз его, впрочем, заметили, и почти целый год он ходил в кино «Иллюзион» с миловидной лаборанткой Наташей. Он полюбил. Он считал, что Наташа похожа на Мону Лизу Джоконду. Он уже собирался предложить ей руку, жилье и сердце (об амурах за просто так он и думать не смел) — однако, увы!.. Наташу у него отбил пьяница и гулена Букашаев, техник по телевизорам. Наташа сама сообщила инженеру Разину, что он для нее не самое дорогое существо на земле. И от неожиданности потери инженер пробормотал: «Ты меня прости, пожалуйста…» А Наташа, не удержавшись, легонько захихикала.
