— Отправлю вас к вашему Чумичеву, — улыбаюсь я, подымаясь со стула.
И снова повторяю главное:
— Но если вы здесь… Или в дороге… Хоть звук кому-то. Хоть писк… Хоть намеком — хоть одно словцо о майоре Гусарцеве вякните… вас загребут. И свою воинскую часть, свою роту и своих ребят, по которым вы так скучаете… вы все потеряете вмиг.
И добавляю. И уже смеюсь, чтобы им лучше запомнилось:
— …Сболтнете?.. Тогда зачем мне стараться и вас куда-то отправлять? Тогда идите сразу с покаянием. В комендатуру. Здесь… С повинной. Здесь и сразу — это будет лучше всего… Срок вам скостят. Срок будет покороче.
Я хорошо им объяснил.
ФОБИЯ. Я специально заметил Алику, что, где бы и как бы они оба ни попали в расспрос (к примеру, когда их будут комиссовать на увольнение из рядов), Алик может, конечно, про свои солнечные или там лунные осколки… про зайчики!.. про то, что прямо в зрачки!.. но не надо словечка фобия.
Другое дело, если сами врачи скажут, что похоже на фобию… пораженная психика, возможно, фобия… Это пусть они говорят. Они!.. Не подсовывай, Алик, это слово им сам. Не надо им подсказок. Это сразу тебя сделает говном. На войне не любят, когда умничают. На войне, чтоб ты знал, не верят в фобии. И я не верю.
— Не в-в-верите?
— Нет.
Хотя мне приходилось слышать про фобии… В грозненском лазарете, где я долечивался после ранения. Психиатр там… Симпатяга… Он был вызван из самой Москвы и колдовал возле одного важного полковника целую неделю. Увы, не помог… Зато нас, соседей по палате, он неплохо отвлекал от наших болячек. Врач заходил к нам в палату. Возможно, специально. И расслаблялся… Свирепыми шуточками.
Чего только мы не наслушались!.. Фобий у рода человеческого оказалось через край. Сотни… Одна красивее другой. Психиатр рассказывал всерьез, но криво улыбаясь. И изредка хихикая… Некоторые фобии — ну, просто немыслимые! Я слушал, открыв рот. Пытался представить и не мог… Некий подполковник Н. (после ранения) боялся идти в лес, потому что там он полезет на сосну. Почему он полезет — неясно… без причины. Но он полезет обязательно!.. Фобия называлась боязнь высокой сосны. Это еще что. Это смешочки! А боязнь собственного воротника? Солдату казалось, что его душат сзади, двумя руками. А боязнь тех, кто хрустит пальцами? Но и это еще цветики. А каково обзавестись страхом услышать хорошую новость?
— Смешочки, — хихикал московский психиатр, — кончаются, однако, иногда тем, что солдатик выбрасывается из окна. Или стреляется.
Психиатр называл, насколько я помню, еще и боязнь крупных гладких на ощупь купюр… Это к п-пачке уже ближе, роднее. Но я не хотел вникать глубже.
Ночь… Надо бы спать, а я все ворочаюсь… Я так и вижу ту пухлую пачку денег. Которую горный чич протягивает офицеру. Пачка в чьих-то руках и мне подмигивает… Какой-то знак свыше.
Что же это за штука, наша психика… И что за штука наша война, думаю я, если фобия у нас — жирная пачка денег, а вовсе не те пельмени, которые зимой солдат принес в маленьком самосшитом рюкзачке. Подобрал рюкзачок с пельменями вдоль дороги в жуткий мороз… В снегу… Еще и дамская сумочка. Не открывал, боялся малютки-мины.
Принес рюкзачок и сумочку своим пацанам… Высыпал на стол. Мол, полакомимся старинной едой уральских и сибирских ямщиков… Уши! Разных размеров!.. Это были отрезанные уши, никакие не пельмени!.. И что было после? Это очень характерно, что было после. Страх?.. Фобия?.. Ничуть не бывало. Солдаты гоготали.
Я слышал, как смачно они гоготали. Подполковник, а за ним я, мы как раз шли мимо… И подполковник даже приостановился, в надежде тоже задешево посмеяться. Сказал солдатам:
— Расскажите и нам… Если анекдот.
Своему комбату Чумичеву Алик может кое-что рассказать. Слишком таиться не надо. Стрелял, мол, в чеченца… Ничего больше, мол, не помню.
— Значит, Алик, ты уверен, что комбат тебя примет и поймет.
— Он?.. Еще как!
Возможно, комбат по фамилии Чумичев, и впрямь, настоящий мужик. Солдаты редко ошибаются.
Алик разулыбался. А потом выставляет большой палец:
— Он — во какой комбат!
И Олег выставляет палец — во!
А я думаю: дай бог… Комбату Чумичеву я со своей стороны тоже, разумеется, позвоню. Прямо перед отправкой. Как только определюсь наверняка с колонной Хворя… Двое… Отбились от вас, комбат, во время боя… Помните таких?
Ну да, да… Контузия, комбат, сам все сразу увидишь… Ну да… После того разгрома… И если комбат Чумичев не дурак, он примет их обоих без лишних расспросов. И комиссует их из армии без осложнений.
Само собой подтвердить, что все это потерянное время они у меня работали грузчиками.
Однако я не стану звонить их замечательному комбату заранее. Не хочу опережать слишком… Я знаю, как напрягает всякий звонок из Ханкалы. Как бывает вдруг встревожен звонком вояка-комбат.
Вдруг он скажет:
— Пусть пацаны отметятся в комендатуре. А уж после — ко мне.
Комендатура — темный лес.
Солдат зашел и вдруг исчез.
Так они распевают, шагая строем на обед, горланят. Юморок.
Горный Ахмет… отыскать его тело в наиболее близких к нам морозильниках.
Однако точность опознания Ахмета должна быть у меня стопроцентная. Потому как приемку тела с рук на руки будет проводить его сын. Обещали $1500.
Журналистка… Попытаться ее освободить, выкупить.
Чичи захватили одну из самых талантливых наших журналисток. Которая радела за них. Которая смело критиковала федералов за методы ведения войны… Ее имя известно за рубежом. С колким пером и с множеством статей! С наградами! И сидит теперь в какой-то вонючей яме…
Первоначальная цена уже определилась. За журналистку, за ее возврат, федералы дают 50 тысяч долларов. Мы с Русланом можем успеть.
Мы обсудили. Я и прораб Руслан, мы вкладываем десять штук (по пять тысяч долларов каждый). В поиск. В переговоры. В подмазку горских боевиков… Мы не стали терять времени. Руслан бросил в отслеживанье людей своего тейпа. А я дал знать своим «бензиново-солярочным» информаторам. Всем, кого я снабдил мобилами, а значит, приработком.
Когда гонорар мы с Русланом распилим поровну, получится по двадцать пять штук каждому. Настоящее, хлебное дело. Как раз когда с доставкой горючки у нас сбой. Небеса расщедрились… Все-таки там есть доброта.
Я бы мог поверить в психоизлом, в фобию и тому подобный накрут, если бы Олег и Алик сами уже посидели в зиндане — в чеченской яме. Вырвавшийся чудом оттуда ямник-солдат может, и впрямь, озвереть, увидев еще раз чеченца с пачкой денег. Я встречал таких… Вот кто был готов стрелять и без солнечных зайчиков!
