Шорк-шорк!.. шорк-шорк!.. Это шоркает Олег. Мотает во сне башкой. Я обхожу стол с бумажками-бланками… Смотрю на спящего. Еще один покалеченный. Да, да, когда контуженные оба вместе, они больше защищены. Такова правда войны.
Чувство сострадания застоялось во мне. Хватит.
Я подхожу к Олегу ближе… Постоял, подождал. А потом ладонью мягко придержал качающуюся, дергающуюся туда-сюда голову солдата. Остановил маятник.
— Спи, сынок, — говорю. — Спи.
Олег и впрямь затих. Спит… Зато теперь во мне зашевелился, ожил, задергался живой, теплый комок сердца. Это мое сердце. Я слышу внятное чувство отцовства… И вполне осознаю, что буду этих ребят выручать завтра, послезавтра… Сколько понадобится.
И тут сынок выдает мне по полной программе. Не открывая глаз… Олег что-то зашептал. Со сна пошлепал губами.
Я чуть принагнулся, чтобы слышать. И он, не прерывая сна, четко мне выговоривает:
— Все вы — дерьмо.
И спит.
Надо же!.. Сколько же обиды и боли гуляет в снах контуженного солдата. Припрятанно удерживается под его болезненно тупым, непроницаемым лицом.
Я негромко усмехнулся. Конечно, сонный Олежка мог высказаться нечаянно… Но… Но не только нечаянно.
Глава тринадцатая
Один луч пробил тучи, когда позвонил Хворостинин. Сам позвонил. Своим легким, немужественным голосом… Оказывается, он, наш замечательный проводник колонн, уже на ногах. Оказывается, он уже посещает госпитальный спортзал.
— Что ж раньше не позвонил?
— Не велели, Саша.
Я даже переспросил:
— Информация не для чеченцев?
Он засмеялся.
Меж тем чеченцы уже знали. Мой информатор в тот же день тоже позвонил и среди прочих гуляющих в кругу боевиков слухов пересказал самый свежий — Хворь вот-вот… Хворь на ногах. Хворь по утрам в зале реабилитации уже «пинает мячик».
— Ну и как тебе тренируется?
— Как в маленьком дорогом фитнес-клубе.
— Ого!
Я не знал, что еще спросить.
— Показали тебе твою пулю?
— Медсестренка принесла на блюдце.
— И пуля каталась и звенела?
Это была всем известная, когда-то давно сказанная фраза главного хирурга. Хворостинин понимающе засмеялся.
А я уже не знал, что еще спросить — что ли, про медсестренок?.. Про мячик, который он пинает?
Мне остро захотелось его увидеть. Но речь как застопорило. Друг, — думал я. — Друг…
— Ну ты отдохнешь теперь. Сколько-то отдохнешь. Замечательно!.. А дальше?
— Посмотрим.
— И тебе не дадут отпуска по ранению?
— Не.
— Почему?
Он засмеялся.
И еще звонок. Сообщила новость моя женка — ей удалось задешево купить балки для крыши.
— Не гнилые?
— Прораб смотрел. Похвалил… Каждый распил обнюхал.
Прорабом у нас инженер-пенсионер. В небольшом городишке, что у большой реки, жена такого не сразу, но нашла. Искала, как я велел… Прежде всего справилась о его здоровье. Не только о том, сколько он жаждет рублей в месяц… Пригляделась… Чтоб не упал, не грохнулся на стройке, держась за сердце.
— Жара… Как жара?.. Обрати внимание. Даже обычная жара сразу показывает, как у старика с сердцем.
— Переносит нормально.
— А как рано приходит на стройку?
— Как жаворонок!..
Я похвалил — молодцы!.. На душе отпустило. Так легко радуешься весточке, если усталый и если на ночь глядя.
Но на этой же неделе я потерял дорогу. Неплохую горную дорогу, уже проплаченную.
После двух удач с доставкой бензина мы с Русланом уже рассчитывали на некоего Зузу. Я дал Зузе вперед хорошие деньги. Казалось, он надежен. Лезгин Зуза. Или полулезгин… Шустрый. Схватывающий с полуслова… Я думал, что, получив (через Руслана) деньги, этот шустрый Зуза носится теперь по открывшейся для нас горной дороге туда-сюда, обеспечивая ее.
Следя ее (и подмазывая кого надо)… Однако и в первый, и во второй день Зуза все еще находился у некоей девицы в одной из недоразрушенных грозненских пятиэтажек.
В дверь к нему постучали условным стуком, и как только полуголый Зуза высунул голову, он по голове и получил. Он не мог бы сказать, чем его ударили. Он потерял сознание. Когда, валявшийся на полу, он очнулся, над ним, скрестив руки, стоял Быраев-мелкий.
— Тебя же взяли в плен! — слабым голосом воскликнул Зуза.
— Ага.
— Ты же в Сибири…
— Ага.
Быраев-мелкий, как говорили, и правда, только-только вырвался тогда из тюремного изолятора, что в сибирском городе Кургане. Наконец удалось. Ему помогли вырваться.
Его прямо из тюрьмы запросили в Чечню для проведения следственного эксперимента в горах, где Быраев кого-то когда-то убил… Это было довольно глупо придумано. Федеральные чиновники, однако, оказались еще глупее, согласились!.. Зек Быраев прибыл в родную Чечню. Весь быраевский тейп, встречая его, ликовал. Почти что народное гуляние!
Местная власть сообщила Быраеву, что он с первой же минуты нахождения в Чечне свободен. И что машина «жигули», в которой его привезли с вокзала, теперь его собственная. В знак извинения. В знак компенсации за моральный ущерб… Быраев-мелкий ехал в машине уже без ментовской охраны, и машина (его машина!) была вся в цветах. Его узнавали издалека. Цветы бросали ему жители родного села. Правда, опять же не без подсказки местных властей.
Сейчас Быраев-мелкий, стоя над поверженным Зузой, наконец заговорил о деле:
— Ты открыл русским мою дорогу. Ты был подлым, а стал подлым вдвойне. Потому что продал дорогу не просто так, а под моим именем…
И еще целые две минуты (это долго!) колебался Быраев-мелкий, стоя над раздавленным и униженным врагом, — он колебался, какой конкретный правильный ход сделать дальше. Заняться Зузой и его деньгами? или его девицей?.. Девица, голая, лежала за натянутой на шнуре простынкой, как за занавеской. Ей не велели одеваться. Она должна была ждать. Потому что у Быраева было плохо с потенцией после курганской зимы в тюрьме. Девица должна была долго лежать наготове.
Бедняга Зуза не таился — сразу же рассказал, где полученные от майора Жилина деньги. Он также рассказал, где у него заначка прошлых дел. Что касается отдать, он отдал все. Быраев забрал также и мобильный телефон Зузы, не из жадности, а чтобы иметь под рукой (под пальцем) нужные для здешней жизни номера. Номера телефона тоже должны были быть наготове. У Быраева, совсем молодого, начинались нелады с памятью. Были трудности с запоминанием имен после крепкой сорокаградусной курганской зимы.
