— И ты решил, что сейчас он выхватит пистолет.
Я забрал обоих из казармы, чтобы быть уверенным в их молчании. Я отделил их от солдат-грузчиков, с которыми они жили и с которыми вместе катали бочки. И вообще от погрузочно-разгрузочных работ освободил. Обособил… Для надежности… Чтоб ни днем, ни ночью… Велел Крамаренке поселить их в пакгаузе-8. Там, где тихое место нашего писаря.
И где совсем недавно я пристраивал пожить своего говорливого отца. (Тоже, кстати, с целью, чтобы жил тише и незаметнее. Ну и чтобы пореже выступал…)
Крамаренко кивнул — выполнит мигом. И спросил: а куда деть Пака?..
Вместо Пака — они.
Оба будут теперь заниматься учетно-писарской работой. Справятся… Для наших отчетов-отписок ума не надо. Ну, пусть с помарками… Пусть будет не так аккуратно и стерильно, как у Пака.
Крамаренко снова кивнул:
— Верно… Правильно… Пак вон какую ряшку нажрал!
Пакгауз-8 — замечательное по удаленности, по неконтакту место. Писарь Пак даже питался, то есть ел кашу и выхлебывал на третье армейский компот, отдельно от солдат. Когда солдат строем из столовки уже уводят. С песней!
С песней, как правило… Солдаты так наедаются, что, оторвавшись от стола, от своих мисок, спят на ходу. Но, уходя, все равно поют… Ценят складскую жизнь, в которой тяжко все, кроме одного. Здесь не стреляют.
Пакгауз-8 полуподвален, но сух. Спать будут здесь же. Два топчана из казармы… Стол с бланками сразу у входа… Лампа освещает… Тут эта пара контуженных будет сидеть напротив друг друга и заполнять бланки. Выписывать и записывать. И молчать, молчать, молчать! (И ждать выход Хворя с его надежной колонной.) Ну, поскучают малость.
— Но смотри — не загружай Пака слишком. Чтоб на бочках не поломался. Хилый он.
— Ни-ни. Боже сохрани!
Крамаренко знал дело. Он берег солдат. Он на своем месте.
— А потом Пак вернется назад. Когда пацанов отправим.
— Понял, т-рищ майор.
С Крамаренкой мы стрельбу Алика в майора Гусарцева не обсуждали. Ни словцом. Я не сказал. Он не спросил… Не надо… По умолчанию.
Надо быть начеку. Скверное для пацанов дело.
Я сам их расспрошу… Пристрастно… И не стану покрывать, если убийство из примитивной окопной ненависти к офицеру… Я сам офицер. И я знал, как иногда солдату, который всю ночь месил ногами дорожную грязь, хочется выстрелить мне в спину.
Как это было?.. Гусарцев спокойно вел машину, пацаны с автоматами спокойно сидели сзади. Но, приближаясь к ущелью, майор Гусарцев повел машину обходными дорогами, галсами… Сворачивал вдруг резко… Все время зигзагами, чтобы не напороться ни на своих, ни на чичей. И чем ближе к ущелью, к месту, где только что разгромлена колонна, тем голос его жестче… Майор покрикивал:
— Сидеть прямо, пацаны! Не смотреть в окно… Не поворачивай лицо… Влепят же пулю, идиот!
Не поворачивать к обочине лицо — обычная практика едущих в джипе по ничейной дороге. Чтоб со стороны не знали, кто и зачем едет. Чтоб не стреляли из кустов… Враг? Или не враг?.. Чтоб видели только камуфляж, а кто и что — неясно.
От окриков майора, от его подспудной напряженности Алика повело. Как он сказал, началось. Солнечные блики заиграли… Зайчики… Как будто десяток небольших зеркалец (круглые зеркальца, с пол-ладошки…) кто-то наставлял Алику прямо в глаза… Кто-то… Хотел попасть в зрачки… Ослеплял… Алик морщился, отворачивался. И опять смотрел то вправо, то влево.
— Сколько раз говорить! — уже сердито покрикивал майор Гусарцев. — Не поворачивайся к окну… Ну что за болваны! А еще в разведке хотели быть, а?.. Хотели, Олег?
— Хотели.
— Должен же знать… Мать твою, смотри же вперед!
И так далее.
Одновременно майор нет-нет и с кем-то переговаривался по телефону. Он не называл чеченца по имени. Он говорил просто и прямо:
— Алло… Это я… Чич, ты меня слышишь?.. Я уже пересекаю сухую балку.
И затем опять:
— Чич. Это я… Что у вас там за стрельба?.. Выйди к концу ущелья. По правому краю. Где обрывчик… Жди меня… Не бзди!.. Там же дорога рядом. Проселок… Вот я проселком и подъеду.
Были уже совсем близко. Слышались отдельные выстрелы. Это, как теперь понятно, после боя добивали раненых.
И снова телефон… И сама трель звонка, и голос Гусарцева раздражали Алика. И эти солнечные зайчики… И поскольку шел беспрерывный телефонный сговор, у Алика возникло предчувствие… И этим предчувствием была толстая, пухлая пачка… Нет, нет, Алик не может объяснить.
Джип трясло… Алик знать не знал, куда и зачем они на пять минут сейчас заедут. (Так им сказал майор Гусарцев. Он не объяснял. Еще чего!.. Просто сказал — заедем на пять минут. Он по-майорски не церемонился с солдатами.) А Алик, отгоняя солнечных зайчиков, тряс головой… И опять он смотрел вправо-влево.
— Ну, что ты за солдат! Смотри пря-я-аамо! — кричал майор, бросая машину с кочки на кочку.
Одно успокаивало — рядом Олежка сидел как каменный. Он только крепче сжимал свой автомат, слыша близкие (приближающиеся) звуки выстрелов.
Олежка тоже не знал — чего это они, вместо того чтобы ехать в родную в/ч, свернули на пять минут к чичам? Но он не нервничал… Он был готов. Его контузия сработала сейчас так, что он (когда-то отбившийся от своей части) готов был выполнить солдатский долг в любую минуту. Готов был погибнуть… Ему даже хотелось погибнуть. Ему даже было весело. Он ни о чем не думал.
Теперь-то уже никто не станет смеяться, если он вскрикнет: «Присяге верны!..» — и ответит чичам… Огнем на огонь… Олег весь напрягался, когда чувствовал, что машина притормаживает… Вкрадчиво так притормаживает… Готовая остановиться. Пусть!.. Пусть остановится! И тогда они с Аликом выполнят наконец свой долг.
Чеченец сидел на обрывчике. На крае, на выступе земли, — сидя, он слегка болтал мясистыми, сильными ногами. Майор Гусарцев шел к нему. Майор Гусарцев шел неспешно. Он казался ниже сидящего на обрывчике чича. Он головой был чеченцу по грудь. Но если смотреть из машины, где Алик и Олежка с наведенными автоматами, майор и чич теперь сближались, сращивались в одно.
Они оба, майор и чич, так долго переговаривались по телефону, что теперь говорить им было не о чем.
Майор, выпрыгнув из джипа, уже сделал свои шесть-семь шагов, чтобы взять деньги. Но не протянул руку за ними. Дай сам!.. Он ждал, когда чеченец протянет деньги. Но и чеченец ждал, что майор первый протянет руку за деньгами… Каждый хотел выглядеть главным в сделке. Не унижаясь… Гусарцев и чич… Оба держались картинно. Они затянули секунду оплаты до полуминуты. И этой напряженной, натянутой, как струна, и не понятной ему полуминуты контуженный солдат, возможно, не вынес.
Чеченец пачку денег вынул из кармана правой и переложил в левую, а правую руку опять освободил… правой стал просто похлопывать. Похоже, что по пистолету. С угрозой выхватить.
