А пощупайте мои бицепсы! Я плавал, бегал, на спортивных снарядах крутился лучше их всех. А проживут эти люди долго. До восьмидесяти многие дотянут. А что это за жизнь? Проблема не в том, чтобы долго жить, а в том, чтобы долго не стареть.
АДЕКВАТНОСТЬ ЭПОХЕ
Я родился слишком поздно. Америка и электрон уже открыты. Люди уже побывали на Северном полюсе и на Луне. Я родился слишком рано. Полный коммунизм еще не построен. У меня возникла потребность обновить штаны, но без денег ее пока удовлетворить нельзя. А денег нет. Короче говоря, я родился не вовремя. Если бы я родился раньше, я мог бы открыть Америку или электрон, в крайнем случае мог бы замерзнуть в километре от Северного полюса. Если бы я родился позже, я щеголял бы в новых штанах. А так — ни Америки, ни штанов. Остается одно: теоретизировать на тему об адекватности или неадекватности человека своей эпохе.
— Чудак, — сказала одна моя пациентка, когда я изложил ей свои огорчения, — То, что штанов нет, это еще ничего. Вот когда…
— Ты права, — согласился я, догадавшись, что она имела в виду — Человек всегда рождается вовремя. Если бы я родился ранее, человечество никогда не открыло бы Америку и электрон. А если бы я родился позднее, то до полного коммунизма было бы так же далеко, как и сейчас. Жизнь прекрасна и в драных штанах. И еще неизвестно, что лучше — замерзнуть, не дойдя до полюса, или… «Или» лучше, — сказала она. И на сей раз она была тоже права.
— Если бы я родился раньше или позже, — сказал я, — то наши дороги не пересеклись бы. И было бы жаль, если бы это не случилось.
Но она вскоре покинула меня, сказав на прощание, что я на самом деле родился не вовремя. Она ушла к человеку, который родился в самый раз: у него были кооперативная квартира и заграничные штаны.
Одиночество
Наступила полоса неудач и одиночества. Нет близкой женщины — вот суть одиночества. И я богохульствую: зачать без мужчины — дело нехитрое, ты попробуй зачать без женщины!
Хаос мыслеЙ
Строить религиозное учение трудно по многим причинам, а главное — по причинам психологического и логического характера. Религия, например, в принципе логически противоречива. Я уверен в том, что Христос метался в противоречиях. «Взявший меч, — говорил он, — от меча и погибнет». И как бы позабыв об этой мысли, он говорил: «Не мир принес я вам, но меч». Проанализируйте все его изречения, и вы найдете в них кучу логически не совместимых мыслей. И это-то, как раз естественно для религии. Я иду в этом направлении открыто и сознательно. И иду до логического конца в логической противоречивости.
— Готовься к смерти, — говорю я, — и потому живи полноценной жизнью. Жизнь есть миг, — говорю я, — и потому живи с установкой на вечность. Будь готов умереть в любую минуту- и потому считай, что никакая минута жизни не есть последняя. Будь терпим — потому сопротивляйся всякому насилию. Если видишь, что борьба бесполезна, сражайся с удвоенной силой. Иди к людям — и потому будь один. Если ты человек, ты всегда одинок, а одиночество есть твое отношение к окружающим людям. Имей все- и потому отдай все. Смиряйся, бунтуя. Бунтуй, смиряясь. Короче говоря, на каждый принцип есть противоречащий ему, через который и только через который он и осуществляется. Я думаю, что, когда Христос призывал возлюбить врагов своих и подставлять другую щеку, если тебя ударили по одной, он лишь выражал это качество религиозного учения, его органическую противоречивость.
В религиозном учении есть основные принципы и производные. Но согласование их производится не по правилам логического вывода. Здесь человек не может быть заменен машиной. Связь этих принципов не есть некая формальная (вычислительная) операция. Вот конкретный пример. Допустим, я принимаю основной принцип: допустимы любые средства защиты против противника, который нападает на тебя без твоей вины и превосходит тебя по силам. Пусть мы имеем частный случай нападения. Возникают проблемы, не разрешимые формально: есть это защита с вашей стороны или нет, достаточно ли противник превосходит вас по силам, не являются ли ваши меры защиты чрезмерными? В каких случаях, получив удар по щеке, следует подставить и другую щеку и в каких следует ответить двойным ударом? Нужна система прецедентов, типичных и характерных случаев такого рода. Для наших сложных жизненных условий это кропотливая работа, требующая гения более высокого ранга, чем в науке.
Суета
На сей раз моя задача — вылечить важное лицо от заикания. Из-за этого заикания застопорилась его блестяще начатая карьера. Я велел ему рассказать про случай в его ранней юности, после которого он стал заикаться. Он рассказал, что подглядывал, как его отец совокуплялся с родственницей матери, жившей в их доме, что отец это заметил и основательно побил его, пригрозив кастрировать, если он расскажет матери. Рассказывая, он сильно заикался. Я попросил его рассказать всю историю еще раз, но более подробно. Он рассказал, причем заикался меньше. Я попросил повторить историю еще и еще раз. Повторяя историю в десятый раз, он не заикнулся ни разу. Он сам был поражен этим явлением. Я сказал ему: «Отныне вы не будете больше никогда заикаться».
После излечения этот человек уверял меня в том, что я сам не знаю цены себе, что мне надо присвоить все высшие ученые степени, дать институт и клинику. Я сказал ему, что мои способности имеют силу только при том условии, что я веду свой нынешний жалкий образ жизни, что, получив все то, о чем говорил он, я эти свои способности утрачу немедленно. Будь я профессором из почтенного института, я не смог бы вылечить его. Ведь его лечили многие специалисты, светила, не так ли? А результат? Существо, принимающее ежедневно ванну, спящее на хрустящих простынях и питающееся свежими овощами зимой, не может творить чудеса. Оно может вытворять только пакости.
После этих моих слов партийный чиновник велел гнать меня в шею. Он крикнул вдогонку, что, если я попадусь на его пути или он услышит, что я занимаюсь своей антинаучной агитацией, он велит выслать меня из города. Он не заикался при этом. Путь для продолжения его блестящей карьеры был открыт.
Выслушай и поверь
— Я все время полемизирую с собой, — говорит мой собеседник — На сей раз предметом моей внутренней полемики была причина, которая и привела меня сюда.
— Если бы я рассказал про свою жизнь, никто не поверил бы, что это все было на самом деле, — сказал я себе.
— А ты и не рассказывай, — ответил я опять-таки сам себе, — все равно же не поверят.
— Верно, — сказал я (теперь уже не разберешь, что тут есть утверждение и что возражение), — но все-таки жаль, что так никто и не узнает, как я прожил жизнь. Подохну скоро, и все исчезнет. И будет так, как будто бы ничего и не было. А ведь я прожил жизнь дай Бог всякому, есть о чем рассказать.
— Это тебе самому кажется, что есть о чем рассказать, — усмехнулся я, — А для прочих людей это все суть сущие пустяки. К тому же люди покрупнее тебя исчезали бесследно. А сколько таких было, есть и будет?! И жизнь их наверняка поинтереснее твоей. Да что люди! Целые общества исчезли, не оставив никакой памяти о себе. Целые миры! Звезды! Галактики! А тут какое-то ничтожество, о котором даже не было ни одного упоминания в могучем книжно-журнально-газетном потоке нашего времени.
