– Школьная литература оказала большое влияние на формирование советского человека?
– На Западе не было такой школы, какая была в СССР. Там не преподавалась литература так, как у нас. Как мы к ней относились – этого не было нигде. Уникальный феномен!
Для довоенного поколения и для большинства населения литература стала основным фактором культуры и идеологии. К марксизму относились скептически, так, между прочим… Неверно думать, будто нам в головы вбивали идеологию, это невозможно вбить, чем больше вбиваешь, тем равнодушнее к этому относишься. Идеология, культура, воспитание входили в нас именно через литературу.
Мы изучали и западную литературу. Учителя литературы на каникулы задавали нам читать большие списки – и Данте, и Рабле, и Свифта, и Бальзака. Мы читали иностранных авторов не меньше, чем русских. Учителя были энтузиасты, таких педагогов после войны уже осталось мало, хотя уровень преподавания сохранялся еще высокий.
После войны в школу пришла масса учителей, которые не были интеллектуальной элитой. В педагогические институты шли не лучшие ученики. Уровень педагогов снижался. Программы вроде почти те же, но учитель был уже не тот. И ученик другой пришел. Ученики 20-30-х тоже уникальны. Такая жадность к образованию была, какой потом уже не увидишь. Все образование получали только в школе и через школу!
Я с 16 лет стал антисталинистом и критиком советского режима. И мое отношение к нему не изменилось. Но система образования была замечательной. Это явление еще не осмыслено.
Руководители партии, идеологические работники прекрасно понимали, что детей надо учить и воспитывать. Но они не могли представить, что часть молодежи могла стать в оппозицию к советскому строю под влиянием литературы.
– Литература формировала и духовность?
– Безусловно! Я никогда не был марксистом и поклонником Ленина (я очень любил Александра Ульянова и был склонен к анархизму). Но считаю себя продуктом советской системы. Я – советский человек! Хотя бы потому, что жил в этой духовной среде. Литература была основным компонентом духовности того времени.
– Сейчас литература может исполнить такую роль?
– Этот феномен неповторим. Другой неповторимый феномен – московский интеллигентский фольклор в послевоенные годы. В особой некарьеристичной среде. В нее входила интеллектуальная элита. Не высокооплачиваемая. Сочинялись бесчисленные анекдоты, шутки, импровизации. Был совершенно другой культурный климат. Теперь он исчез.
В связи с развитием кино, телевидения, компьютеров мир переживает радикальные изменения всей менталитетной сферы. Теперь вместо перечитывания «Войны и мира» смотрят экранизацию. Винить за это людей, упрекая в некультурности, нельзя. Для описания боя, скажем, требуется много-много страниц, чтобы читатель мог представить его картину. А в кино это показывается лучше! Изобразительные средства позволяют сегодня даже ржавую консервную банку показать так, что это будет шедевр.
Традиционная классика отходит на задний план. Но это не значит – социологический фактор, – что ее меньше читают. Классики издают очень много, потому что ее покупают. Пусть ее доля в процентах на книжном рынке и уменьшается. Происходит грандиозный мировой прогресс в культуре. Это факт. Но прогресс оборачивается всегда регрессом в чем-то другом. Нет прогресса без регресса!
– Вы критикуете сильно сегодняшнюю ситуацию в российском обществе, оценивая ее как регресс; но, значит, есть и явления прогресса?
– Конечно! Об этом я пишу в своих книгах. Например, в моей основной социологической работе «На пути к сверхобществу». Мы переходим к нему. Утрачивая многие прежние достижения.
– Вы оптимистически смотрите на будущее?
– Не оптимистически, не пессимистически, а реально! Я – исследователь. Приходилось и на Западе слышать такое: «Молодежь какая пошла – не читает! Не знают, кто такой Толстой!» Но сейчас меняется тип культуры – нет надобности в таких знаниях. Меняется тип менталитета!
Можно выработать очень высокий уровень интеллекта и культуры с помощью новых средств получения информации – Интернет, видео, кино. Они содержат все элементы, необходимые для этого. И потом, 6 миллиардов людей на планете – это тоже сильно меняет весь культурный контекст.
Вернемся к литературе в школе. Отношение к ней у школьников ухудшилось еще в конце советского периода. Уровень преподавания тоже снизился. Потом на все это наложился фактор антикоммунистического, антисоветского перелома, следствием которого стала деградация нашей страны во всех отношениях. И в сфере культуры, образования. В советское время какая бы у нас ни была идеология – мы находились на высотах мирового прогресса. Во всех отношениях. Был кризис, но он мог быть преодолен.
Надо любой ценой сохранить в культуре России все ценное, что еще осталось. А осталось еще довольно много.
Многое зависит от учителей. Но КТО станет учителем? Если в школах учитель будет получать зарплату на уровне профессора университета, как до революции гимназические преподаватели, тогда в учителя пойдут способные, умные люди. Даже могут писатели преподавать литературу в школе. Если 6 мне как писателю предложили вести курс литературы в школе, я бы с удовольствием пошел.
Теперь у нас совершенно новая социальная структура. Она еще плохо изучена и не описана. Эта структура будет порождать (и уже порождает) свою дифференцированную школу. Это реальность, с которой мы обязаны считаться.
– Реальность такова, что мы проиграли войну Западу именно, используя ваш термин, в менталитетной сфере?
– Крах СССР подготовлен задолго до Горбачева и Ельцина. В послесталинский период начался кризис менталитетной сферы советского общества. Именно он стал основой кризисов в других сферах. Начало кризиса вызвала десталинизация. Ее провели так, что она вызвала спад идеологического напряжения в стране. Со спадом боролись как могли, но остановить его не удалось.
Потом надо учесть, что почти полвека шла холодная война, в которой главным оружием было идеологическое, и шло мощное воздействие на менталитетную сферу СССР. Запад здесь действовал в высшей степени эффективно.
В годы Горбачева и Ельцина произошел антикоммунистический переворот. Его одним из самых глубоких следствий был разгром менталитетной сферы советского общества как общества коммунистического. Наступил больше чем хаос – наступил идеологический, психологический, менталитетный «беспредел». И он продолжается. Разгромлены сферы власти и управления, экономика – это общеизвестно. Но какой разгром произошел в менталитетной сфере – об этом стараются не говорить. А между тем это главный результат переворота.
Реставрация советской системы невозможна, исключена на 100 процентов. Для этого абсолютно нет никаких условий. Речь может идти лишь о нормализации жизни в рамках новой системы. Эта система пришла надолго – на десятилетия… Рассчитывать на ее радикальную перестройку бессмысленно.
Политическая система в России продвигается к демократии, в то же время во многом являясь имитацией демократии. Имитацией в двойном понимании – как подражание западным образцам и как псевдодемократия. Западные заимствования в России всегда преображаются до неузнаваемости. Возник гибрид западнизма и советизма. Надо по возможности нормализовать менталитетную сферу в новых социальных рамках, что чрезвычайно трудно. Усилия предпринимаются, ибо и власть, и различные общественные силы, и народ понимают, что так, как живем, долго жить невозможно.
