«Не ищите на следствии, — писал он в газете «Правда» от 25 декабря 1918 года, — материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».
Интересно, как оценивал узаконенную им самим юридическую практику этот именуемый теперь в советских святцах «верным ленинцем, безвинно оклеветанным в годы культа личности» правдолюбец, когда его, после долгих и мучительных пыток тащили в расстрельные подвалы Лубянки, куда он до того отправлял других и на тех же самых основаниях?
Об этом же мог бы поразмышлять в перерывах между садистскими допросами и запытанный самим Лаврентием Берией до смерти другой ленинский выученик — Михаил Кедров, названный в сборнике, вышедшем в прошлом году в издательстве «Молодая гвардия», «надежным и несгибаемым борцом за прогресс и подлинную социалистическую справедливость», который, по достаточно достоверным свидетельствам, лично не гнушался расстреливать детей от восьми до шестнадцати лет по обвинению в шпионаже.
На ту же тему полезно было бы пофилософствовать перед собственным расстрелом и ленинскому любимцу Якову Петерсу, любившему на досуге повторять постулат своего дорогого учителя: «Во имя достижения революционных целей все дозволено».
Справедливости ради надо сказать, что уже тогда в самой большевистской среде раздавались голоса, осуждавшие чекистскую беспредельщину.
«Краснею за наш застенок», — писала Лариса Рейснер про петроградскую Чека в ноябре 1918 года.
«Можно быть разных мнений о красном терроре, — вторил ей Ольминский в «Вечерних известиях» от 3 февраля 1919 года, — но то, что сейчас творится в провинции, это вовсе не красный террор, а сплошная уголовщина».
Доходило даже до более драматических выводов. Покончивший с собой 16 февраля 1923 года (от себя добавлю, это в самый разгар обожаемого нынешними либералами нэпа) прямо на Никитском бульваре в Москве член правительственной комиссии по обследованию ГПУ бывший рабочий Скворцов, написал в предсмертной записке:
«Товарищи! Поверхностное знакомство с делопроизводством нашего главного учреждения по охране завоеваний трудового народа, обследование следственного материала и тех приемов, которые сознательно допускаются нами по укреплению нашего положения, как крайне необходимые в интересах партии, по объяснению товарища Уншлихта, вынудили меня уйти навсегда от тех ужасов и гадостей, которые применяются нами во имя высоких принципов коммунизма и в которых я бессознательно принимал участие, числясь ответственным работником компартии. Искупая смертью свою вину, я шлю вам последнюю просьбу: опомнитесь, пока на поздно, и не позорьте своими приемами нашего великого учителя Маркса и не отталкивайте массы от социализма».
Но все эти одиночные всплески возмущенной совести уже не могли, как вы догадываетесь, остановить запущенной на полный ход репрессивной машины «социалистической законности».
Тем более что им противостояли куда более авторитетные мнения представителей, как теперь принято называть, старой ленинской гвардии, из числа впоследствии «безвинно погибших», но в наши дни с почетом реабилитированных.
Вот, к примеру, цитата из приказа председателя чрезвычайного военно-революционного трибунала Донецкого бассейна Юрия Пятакова, опубликованного в «Харьковской звезде» от 7 июня 1919 года: «Всякое недонесение будет рассматриваться как преступление, против революции направленное, и караться по всей строгости законов военно-революционного времени».
«Любимец партии» Николай Бухарин выражался в «Известиях» не менее изящно:
«Отныне мы все должны стать агентами Чека».
Оплаканный ныне советскими либералами из «Огонька» и «Московских новостей» Алексей Рыков на XV съезде партии кокетливо углубляет предложенные обобщения:
«Я думаю, что нельзя ручаться за то, что население тюрем не придется в ближайшее время несколько увеличить».
Не остается в стороне от общего хора партийных гуманистов и ее первый интеллектуал Анатолий Луначарский. На заседании Московского совета 4 декабря 1918 года, не мудрствуя лукаво, чистосердечно признается:
«Нас упрекают в готтентотской морали, мы принимаем этот упрек».
Эти откровения «святых отцов» революции можно цитировать до бесконечности. До бесконечности можно приводить и свидетельства о зверских преступлениях их многочисленных учеников во всех концах залитой ими кровью послереволюционной России. Можно было бы, к примеру, вспомнить о художествах харьковского чекиста Саенко (благополучно дожившего, кстати, по слухам, до персональной пенсии), который коллекционировал «перчатки», содранные с человеческих рук; его полтавского коллеги «Гришки-проститутки», заживо сажавшего на кол местных священников, или супруги «безвинно погибшего от рук бериевских палачей» Михаила Кедрова — Майзель-Кедровой, имевшей на своем революционном счету более ста душ расстрелянных ею лично, не считая полтысячи потопленных по ее приказу вместе с баржей в Северном море. Но для этого у меня не хватило бы ни бумаги, ни времени.
Так что, в отличие от своего предшественника и учителя, Сталин обставлял свой террор хотя бы видимостью законности. Ленин и его подручные в таком декоруме не нуждались.
Хочу в заключение посоветовать бойким любителям с разрешения начальства и с хорошей моральной и материальной прибылью для себя побороться сегодня с «культом личности» Сталина не наводить, как говорится, тень на плетень и не пытаться свалить фундаментальные пороки системы на кремлевского карлика с грузинскими усами, ибо рано или поздно эта их новая ложь может обернуться новой трагедией не только для нашей страны в целом, но и для них самих.
Сказавши «а», советскому обществу придется дойти до конца алфавита, иначе оно будет обреченб бстаться слепоглухонемым и закоснеть в историческом беспамятстве.
Согласитесь, разрушать памятники одним палачам, чтобы тут же воздвигнуть монументы другим, далеко не лучшее средство для восстановления «белых пятен» в нашей истории.
1988
Распад империи?
Сегодня сделалось модным говорить о распаде советской империи. И, казалось бы, вся информация оттуда по этому поводу только подтверждает неизбежность такого развития событий: шаги к независимости в Прибалтике, фактическое отделение Молдавии, Грузии и Армении, сепаратистские тенденции внутри самой Российской Федерации. Тем не менее я бы не торопился с далеко идущими выводами.
Прежде всего эта империя, если мы уж договорились ее так называть, носит не экономический, а идеологический характер, то есть имперская нация не обладает никакими преимуществами перед другими населяющими страну народами, скорее — наоборот. Во-вторых, в ней переплелось великое множество (порой абсолютно взаимоисключающих) интересов, в том числе и таких, которые совпадают с имперскими тенденциями. И в-третьих, цементирующие возможности центра далеко еще не исчерпаны.
