В это же время большевики хладнокровно добивают Закавказье и Среднюю Азию, топят в крови восстание тамбовских крестьян, вымаривают голодом Кубань и Поволжье, провоцируют беспорядки в Болгарии и Германии, разбрасывают сети шпионажа и дезинформации в Европе и обеих Америках.
Но ради успеха «великого эксперимента» прогрессивная элита Запада готова закрыть глаза и уши для любой негативной информации из страны ее социальных грез. В этом ей помогают ее непогрешимые кумиры: Герберт Уэллс, Бернард Шоу, Ромен Роллан и прочие не менее именитые сирены мирового прогресса.
Все они умерли в своих постелях, окруженные почетом и уважением современников, с горделивым сознанием выполненного долга перед страждущим человечеством.
Хуже пришлось советским участникам этого пропагандистского спектакля. Сыграв свою роль, все они — Есенин, Маяковский, Мейерхольд, Пильняк, Третьяков, Воронский и многие, многие другие — были вскоре доведены до самоубийства или закончили жизнь в пыточных подвалах того самого учреждения, которое оплачивало их зарубежные путешествия.
Еще хуже пришлось тем политическим эмигрантам, которые приняли басни о перерождении большевистской диктатуры в некую разновидность национального самодержавия и, наскоро заработав на просоветской пропаганде в своих рядах солидный, по их мнению, политический капитал, бросились на родину делить власть с кремлевскими заправилами. Все они бесследно исчезли в безднах ГУЛага или Лубянки. Ценой изощренного лакейства спаслись единицы, вроде графа Алексея Толстого: несмотря на свой нигилизм, большевики оказались еще и поразительными снобами.
Тридцатые годы. Только-только завершились кровавая коллективизация крестьянства и искусственный голод на Украине, унесшие миллионы и миллионы ни в чем не повинных жертв; по стране прокатилась волна политических процессов и чисток; цензура в области культуры сделалась тотальной, а новые апологеты «советского рая» уже поспешили на «загнивающий Запад» с сенсационными сообщениями о торжествующей в Советском Союзе демократии, «счастливой жизни трудящихся» и преимуществах социалистического реализма.
И снова западные аудитории цепенели от восторга и восхищения, умиляясь упитанностью и франтоватостью «полпредов культуры» из Страны Советов.
И снова на помощь им спешили лучшие из лучших столпов прогрессивной культуры капиталистического мира: Томас Манн, Бертольд Брехт, Лион Фейхтвангер со сворой других, рангом поменьше.
И снова все кончилось тем же: одним (среди них назовем хотя бы Михаила Кольцова, Исаака Бабеля, Владимира Киршона) — смерть в ГУЛаге или пуля в затылок, а другим (из тех, кого я назвал выше) — прижизненная слава, солидный счет в банке и посмертные почести.
Сороковые годы. В эйфории совместной победы над фашизмом культурное братание превратилось в разновидность эпидемии. Французские мыслители в верноподданническом экстазе договорились до того, что провозгласили лозунг: «Если ты не сталинист, ты не интеллектуал». Дальше, как говорится, было некуда.
Перед очередным поколением советских дезинформаторов от культуры вроде Константина Симонова, Ильи Эренбурга, Александра Фадеева, как по щучьему велению открывались двери любых салонов, кабинетов, респектабельных домов. Пропагандистские байки недавних «братьев по оружию» принимались как истины в последней инстанции, а смельчаки, пытавшиеся в них сомневаться, предавались всеобщей анафеме.
Не осталась в стороне от этого заманчивого поветрия и наша эмиграция. Советским патриотизмом заразились знатнейшие русские фамилии: Волконские, Кривошеины, Татищевы и иже с ними. Бердяев вывесил над своим домом красный флаг. Наиболее стосковавшиеся по русским березкам и славе имперских знамен встали в очередь за советскими паспортами. Сам Молотов вместе с послом во Франции Богомоловым благословлял простаков в их патриотический путь. Брали их прямо по прибытии в Москву на Белорусском вокзале. Впоследствии о большинстве из них никто ничего не слышал.
В это же время миллионы советских военнопленных заполняли бесчисленные лагеря от Воркуты до бухты Нагаева, военные трибуналы беспощадно расправлялись со вчерашними победителями, в числе которых оказался и Александр Солженицын, и новый голод косил сотни тысяч крестьян на Украине и в Молдавии. К тому же вскоре подоспели и погромы еврейской интеллигенции, в которых погибли лучшие ее представители — Михоэлс, Маркиш, Квитко и множество их собратьев.
А наши дезинформаторы от культуры, вроде Фадеева и Эренбурга, на вопросы своих западных друзей о судьбе их еврейских коллег, не моргнув глазом, отвечали, что виделись с ними не далее, чем в день отъезда за границу. И западные коллеги этих прохвостов не только верили их брехне, но и распространяли ее на страницах западной печати и в университетских аудиториях.
Правда, на этот раз обе стороны (за исключением одного лишь Фадеева, пустившего в порыве раскаяния себе пулю в сердце) благополучно почили в собственной постели или в номенклатурных клиниках.
Пятидесятые годы. С приходом к власти Хрущева с его Докладом о «культе личности» на XX съезде партии советская культурная экспансия на Запад приобрела размеры стихийного бедствия. Оперные тенора и поэты, кинорежиссеры и джазисты, плясуны и профессора обеих сторон слились в экстазе общечеловеческого единства, хором провозглашая наступление золотого века культуры и всеобщего благоденствия.
С тех пор, вот уже без малого тридцать лет, эти любимцы западной публики определенного толка разъезжают по всему миру, пропагандируя политику каждого очередного генсека в самом выгодном для него свете и попутно клеймя социальные пороки и «агрессивную политику» Запада.
И снова никто из их здешних друзей не спрашивает у них: чем заняты советские оккупанты в Афганистане и Чехословакии? За какие преступления отбывают сроки писатели Руденко, Ратушинская, Нёкипелов, Марченко, Бородин и целый ряд других? Почему находятся в заключении и ссылке все члены советской комиссии по наблюдению за выполнением Хельсинкских соглашений или что побуждает власти преследовать собственных пацифистов, если СССР действительно заинтересован в разрядке международной напряженности и ставит перед собой одни лишь мирные цели?
И если бы этих профессиональных дезинформаторов принимали на Западе только заядлые марксисты или наивные простаки! Что, к примеру, заставляет великого Антониони заседать в одном жюри и поддерживать демагогию Евтушенко на Венецианском кинофестивале? Почему прекрасный итальянский актер Марчелло Мастрояни, перед которым я преклоняюсь, захлебываясь от восторга, находит в Советском Союзе общий язык с нашими конформистами и не проявляет никакого интереса к творчеству гениального Параджанова? Какими соображениями руководствуется Папа Иоанн-Павел Второй, принимая у себя хор Пятницкого во главе с тем же Евтушенко и на прощание благословляя их? Разве бывший рабочий, священник из Кракова успел соскучиться по русским песням, которых он не слышал с сорок пятого года, когда под их аккомпанемент советские «освободители» потопили в крови польское Сопротивление?
Мне могут возразить, что это интересы большой политики. Рискуя в очередной раз быть обвиненным в самонадеянности, я, тем не менее, беру на себя смелость утверждать, что разбираюсь в политике не хуже ближайшего советника Папы Римского — кардинала Кассароли. И готов на конкретных фактах доказать этому дипломатическому мыслителю, что его многолетние политические ухищрения не привели ни к чему, кроме дальнейшего усиления гонений на католическую Церковь во всех частях света, которые контролируются его тоталитарными собеседниками.
