Фома ее видел. И он понимал, что после отъезда Дины, кроме него, мало кто ценил Стине.
И оттого, что Дина не переставала удивляться и переменам в Страндстедете — новым домам, пароходной пристани, — и тому, что они все не поленились приехать сюда, чтобы встретить ее, все стало как будто обычным, и Фома отвечал ей как доброй старой знакомой.
Он принялся рассказывать, что пароход больше не заходит в Рейнснес, а жаль, но в этом виноват прогресс. Андерс кивал, поддакивая Фоме. Он согласен, они всем обязаны Вилфреду Олаисену, этот человек умеет добиваться того, чего хочет.
Дина обещала вернуться в Страндстедет и познакомиться со всеми новшествами поближе. Но сейчас ей хотелось поскорее увидеть Рейнснес, оказаться в синей кухне Олине и вспомнить вкус ее рыбного супа.
Взяв Карну за руку, она по очереди оглядела всех и выразила удивление, что они не исхудали без стряпни Олине.
И тогда Карна в четвертый раз за этот день услыхала музыку моря.
Но папа заметил это и взял ее на руки, хотя она была уже большая. Она уткнулась носом в его сюртук из грубого сукна и снова увидела, как Олине распрямилась, лежа на полу в кухне, и не захотела говорить с ней. И ненадолго день перестал быть таким, каким был до того, как бабушка заговорила об Олине.
Однако взрослых уже занимало другое, и бабушка взяла Андерса под руку.
— Андерс, ты совсем не изменился! Это противоестественно! — И она нежно сказала что-то на чужом языке.
Карна ничего не поняла, и Андерс, конечно, тоже. Тогда бабушка толкнула его в бок, как он обычно толкал Карну.
И, прижавшись к папе и ощущая его тепло, Карна поняла, почему Андерс толкал ее в бок именно так — ему тоже не хватало игр с бабушкой.
Поняла она также, что именно в такие дни и творятся чудеса. О таких днях часто говорила Стине. Они случаются редко. И потому надо быть внимательным, а то не заметишь разницы между этими днями и всеми остальными.
Подумать только, стоило этой незнакомой бабушке приплыть на пароходе, как сразу все изменилось! Все сияли. Видно, они уже забыли, как их огорчило сообщение в газете о приезде бабушки!
Когда лодка приблизилась к берегу, бабушка сняла шляпу с вуалью, ботинки и чулки. Расстегнув жакет и подобрав юбки, она прыгнула в ледяную воду. И одна вытянула лодку с людьми на берег!
Карна была поражена.
— Вот как надо! Вот как принято в Рейнснесе! — воскликнула бабушка, словно все время жила тут, а остальные только что приехали сюда из Берлина. Она пошла босиком по дорожке, посыпанной гравием, а деревья склонялись к ней и махали ветвями.
За бабушкой растянулись все остальные, неся ее вещи. Если она останавливалась, останавливались и они. Последняя остановка была у крыльца.
Бабушка задержалась на мгновение и оправила юбку. Потом обернулась и крикнула, широко раскинув руки:
— Прошу всех в дом! Идемте! Идемте!
И все пришли. Все, кто работал в Рейнснесе. И работники, которые были заняты на полях, и все домочадцы — служанка, Бергльот, Сара. Сперва они смущались. Но потом радость преобразила их. Как и всех остальных.
Карна верила, что после музыки моря главное в жизни — радость. Радость была заразительна, и ее сильные руки дотягивались до всех.
А как изменилась Анна! Она сияла!
Может, дело вовсе не в самой бабушке, а в том, что она так радуется и не скрывает этого. Радуется и возвращению в Рейнснес, и встрече с ними. И главное, что для них это неожиданность.
Может, и они, как Карна, ждали чего-то другого?
Потом все как будто куда-то помчалось, и слишком быстро наступила ночь. Склонив голову, бабушка настраивала виолончель. Прислушивалась. Они с Анной разбирали ноты. Анна сказала, что Карна должна им сыграть.
Но у Карны ничего не получилось. Руки стали ватными, она слышала только громкие удары собственного сердца. Как слышала их весь день.
Она замотала головой, и Анна оставила ее в покое.
Потом бабушка и Анна играли, и Анна пела. У папы на лице было написано все, что он чувствовал. У всех блестели глаза. Андерс достал часы, но даже не взглянул на них.
Достал и очки. Но не надел.
Как же они жили в Рейнснесе до того, как пришла радость?
Как могла эта незнакомая бабушка, приплывшая с пароходом, так все изменить, если даже сама Карна не осмелилась сыграть то, что хорошо знала?
На другое утро бабушка спустилась из спальни в желтом утреннем халате, украшенном несколькими рядами тонкого кружева.
Карна никогда не видела такой красоты, она сложила руки и замерла, чтобы получше рассмотреть бабушкин халат.
— Теперь мне недостает только одного, — сказала бабушка.
— Чего? — спросила Карна, выходя за ней на крыльцо.
— Звона берлинских колоколов.
— В Берлине много церквей?
— Очень! И у каждой свой голос.
— И ты их все знала?
— Во всяком случае, ближние. Но они часто звонили одновременно, и тогда получался хор. Дальние голоса казались эхом ближних. У одних голос был резкий, у других — мягкий.
И тут бабушка, совсем как на чердаке, подняла руки и, кружась, словно танцуя, побежала через двор к уборным. На бегу у нее с ног упали домашние туфли, но она не обратила на это внимания!
Было холодно. В тени еще лежал снег. Но бабушка его даже не заметила. Обычно только Карна бегала в уборную в нижнем белье. Теперь их было двое.
Карна стояла в ночной сорочке и смотрела на бабушку.
— А у нас слышна музыка морских волн! Почти всегда! — осмелев, крикнула она.
— Я знаю, я скучала по ней в Берлине! — не оглядываясь, крикнула бабушка.
Карна засмеялась. Она побежала в свою комнату, нашла карту и обвела пальцем кружок вокруг Берлина, который ей показал папа. Она-то знала! Но ведь и бабушка должна была это знать? В Берлине нет моря! Как же там люди попадают из одного места в другое?
Бабушка пришла к ней в комнату и огляделась.
Увидев красное платье, которое всегда лежало на стуле матушки Карен, если только Карна не уносила его на чердак, она подошла и погладила его. Потом, напевая незнакомую Карне мелодию, приложила платье к себе.
В комнате было очень светло. Свет лился со всех сторон. Карна держалась за спинку кровати, но это было неудобно — в спинке не было отверстий, в которые можно было бы просунуть пальцы.
Бабушка вдруг сняла халат с кружевами, положила его на кровать и вскинула красное платье над головой. Когда юбка коснулась пола, огненный луч рассек голову бабушки.
— Не надо! Бабушка! — громко крикнула Карна.
Бабушка пылала! Ей было невыносимо больно. Карна услыхала свой вопль. И все исчезло.
