Вениамин подумал, что из Олаисена получился бы хороший проповедник. У него было призвание. И имя ему было Пристань.
Он снова наполнил рюмку и пробрался на место Андерса. Рядом с Анной. Вполголоса поблагодарил ее за то, что ей нравится его страна.
Потом он сказал Олаисену — и это была чистая правда, — что все его богатство ограничивается Рейнснесом и докторской практикой. Так что компаньоном он быть не может. Капиталом и торговлей в Рейнснесе распоряжается Андерс.
— Но я ценю внимание, которое вы оказали Рейнснесу, господин Олаисен, — прибавил он.
Анна с удивлением подняла на него глаза. Она уловила иронию. Даже дворники на Конгенс Нюторв в Копенгагене уловили бы ее, а вот Олаисен ничего не заметил.
Он вскочил:
— Ради Бога, зовите меня просто Вилфредом!
Вениамин не успел и глазом моргнуть, как все стали звать друг друга просто по именам, а комары искусали его так, что он не мог уже сосчитать всех укусов.
Другие тоже страдали от комаров. Анна обмахивалась концом шали, и только одну Ханну они, по-видимому, не донимали.
Она равнодушно следила, как очередной из них, утолив голод, лениво собирался взлететь с раздувшимся от крови брюшком, и прихлопывала его точным ударом. Вениамин еще с детства помнил эту ее неприятную привычку. Это, как и многое другое, всегда давало ей превосходство. В известной степени она сохранила его до сих пор.
— Так не годится! — решительно заявил Вениамин. — Надо перебраться в дом. Если комары не уважают сигарного дыма и коньяка, от них надо бежать.
Анна наградила его благодарным взглядом. И он с удивлением понял, что все подчинились только потому, что он хозяин.
Надо и в будущем подчеркивать свое положение. Пусть он не умеет настраивать пианино и ничего не понимает в строительстве пристани, но он может брать власть в свои руки, хотя бы когда донимают комары.
По правде сказать, он рассчитывал, что это будет сигнал гостям поблагодарить за вечер и объявить, что пора возвращаться домой. Но этого не случилось.
В одиннадцать часов они все еще сидели в курительной. Юлиус Линд с жаром рассказывал Анне о музыкальной жизни Трондхейма. Ханна пошла проведать детей.
Вернувшись, она кивнула Вениамину:
— Спят как ангелы!
Он покраснел: ему показалась, что она громко сказала при всех: «Помнишь, как в Бергене ты хотел остаться у меня на ночь?»
Нет, этого Ханна не сказала, но она напомнила о своем особом положении в Рейнснесе.
Кому? Вилфреду? Анне? Им обоим?
Они пили бутылку за бутылкой. Принеся очередную бутылку, Бергльот стала неловко переливать вино в графин у них на глазах.
— Это делают в буфетной, — сделала ей замечание Ханна.
Анна с удивлением взглянула на нее. Гости говорили о своем, никто этого не заметил.
Вениамину хотелось, чтобы кто-нибудь приехал сейчас за доктором. Он встал и взял бутылку из рук Бергльот.
— Тебе надо поесть, Бергльот, — сказал он. — А с этим мы и сами справимся.
Девушка испуганно взглянула на Ханну, потом на него и снова на Ханну. Это не ускользнуло от глаз Анны.
— Покойной ночи, Бергльот! Спасибо тебе, — сказал Вениамин.
Она сделала реверанс, пробормотала «доброй ночи» и ушла.
Вениамин разлил вино, не вынимая изо рта сигары.
Ханна пила малиновый сок, она наливала его из графина, на котором была выгравирована монограмма Дины и Иакова Грёнэльва.
Дина наливала в этот графин портвейн, когда пила у себя в зале.
Вениамина раздражало, что Ханна взяла для сока именно этот графин. И что она красива. Цвет лица, голос, движения. Она словно говорила всем и каждому: «Ну что, видите? А вы попробуйте меня получить! Это не так-то просто!»
Анна вполголоса разговаривала с настройщиком. Интересно, о чем? Когда это они так разговорились? У этого трондхеймца такой вид, будто они уже договорились о помолвке.
Вениамин хотел вмешаться в их разговор, но у него дрогнула рука, и он чуть не уронил сигару на колени Анны.
Ему захотелось чем-нибудь уязвить ее. Нет, не ее, а Ханну! А может, сразу обеих? Сказать, например: «Ханна, уже поздно. Проводи, пожалуйста, гостей. А мы с Анной пойдем спать».
Он громко рассмеялся, представив себе, какое впечатление произвели бы эти слова. Все уставились на него.
Вилфред, который все еще разглагольствовал о своей Пристани Будущего, спросил:
— Что случилось?
Вениамин глядел на свою сигару, пепел с которой упал на ковер.
— Неужели кто-нибудь из вас полагает, что любовь можно грузить с причала?
Ему никто не ответил.
Это ужасно! Им нечего сказать по такому важному вопросу!
— Ну хорошо, — добродушно заключил он. — На этом и закончим. Пора ложиться спать.
Вилфред вскочил. Он был такой же белый, как и его зубы.
— Нет-нет, не беспокойтесь, я сам найду дорогу, — сказал Вениамин и, проходя мимо, похлопал Олаисена по плечу. Почему-то у него было две головы. Обе красивые, но Вениамин видел их как в тумане.
Когда Вениамин улегся голый в зале на кровати с пологом, он подумал, что, должно быть, решил так поступить заранее. По крайней мере не в последнюю минуту.
Воздух в комнате, постельное белье были пропитаны ароматом Анны. Все вокруг пахло ею. Открытое окно впустило в комнату море. Это было не только его море. Оно принадлежало и Анне.
Он проснулся оттого, что она трясла его.
— Ты понимаешь, что ты делаешь?
— Ты должна утешить меня! — пробормотал он.
— Что ты себе позволяешь! Вставай и отправляйся к себе!
— Я у себя.
— Ты компрометируешь меня перед своей семьей!
— Пристань и Настройщик уже уехали?
— Да! Вставай и уходи!
Он хотел притянуть ее к себе, но она вырвалась из его рук. Он не сразу сообразил, что она ушла. Но у него не было сил пойти за ней. Он снова упал на подушки и уснул.
Глава 11
Утром Бергльот понесла фрёкен Анне горячую воду для умывания. В зале она оторопела. Поставила трясущимися руками кувшин с водой и сделала реверанс:
— Простите, господин доктор! Я не знала…
Вениамин мгновенно проснулся. Его пронзило раскаяние. К тому же он лежал голый, даже без перины.
Служанка была уже у двери.
— Подожди! Подожди, Бергльот. Я, кажется, попал сюда по ошибке и оставил фрёкен Анну без ночлега.
Он вскочил, и начал искать свою одежду.
