ГЛАВА 3
Он ехал в домой, не разбирая дороги, раздумывая над случившимся, и не заметил, как проскочил свой поворот. Эта встреча совершенно выбила его из привычного, годами устоявшегося ритма. Он был испуган, взволнован, смущен, раздосадован — начисто потерял покой, потому что ни на минуту не мог забыть о ней…
Ее юный возраст действовал отрезвляюще.
«Старый греховодник, совратитель малолетних, только что едва тлел, а теперь вот — на тебе, не прочь заняться растлением», — мысленно скаламбурил он…
Это же просто невозможно, настоящее помрачение рассудка! Впервые в жизни получил такое потрясение, и от кого — от девчонки того же возраста, что и его собственная дочь! Да она, наверное, сейчас потешается над ним, вспоминая, как он вцепился в ее руку!
«Все-таки повод со статьей — явно надуманный, — снова, умиляясь, подумал он. — Чего стоят эти любопытные мордашки, заглядывающие в дверь, явно посвященные в игру…»
Неужели она придумала историю со статьей, чтобы найти повод для встречи с ним? Если да, это значит, она загорелась еще раньше…
Поверить в это было трудно, почти невозможно, хоть и очень хотелось…
А с другой стороны, почему бы и нет? Ведь он же знает, что юные девицы нередко влюбляются в мужчин… скажем… зрелых, солидных, с опытом… пусть и не первой молодости…
Если бы так…
Ему захотелось отгородиться от всех, но пришлось вступать в разговор — жена встретила его в своей обычно-замороженной манере светской львицы, которую он давно не переносил, и в очередной раз напомнила о юбилее.
Какой контраст — юная, свежая, вся — естественность, порыв, и…
«Нет, кощунственно даже пытаться сравнивать», — сказал он себе. И не стал этим заниматься.
Он даже представить себе не мог, что еще способен на такое непредвиденное волнение — стало быть, не оскудел до конца, есть еще кое-какие искры внутри…
Несколько дней он прожил в тумане, вспоминая встречу и перелистывая стихи… Да, действительно — «Все женщины ведут в туманы», только вот туманы эти бывают совсем разного свойства…
Зачем-то начал перебирать в памяти все известные ему случаи возрастного мезальянса — картина, за редким исключением, оказалась малосимпатичной. В основном — молодящиеся именитые бодрячки со знающими себе и всему и вся цену молодыми щучками.
Хотя она — совершенно другая, не похожая ни на кого… такая искренность ни играть, ни лгать не сможет, какое-то чудо природы…
Но стоит ли относиться к этому всерьез, воспринимать приятную случайность, мимолетную встречу как огромное событие, поворот в судьбе? Вряд ли… Более того, нужно немедленно выключиться из этого слишком захватывающе-прекрасного, стремительного, но абсолютно нереального жизненного сюжета — пусть все окончится, не начавшись, останется непознанной до конца тайной, нежным страданием по чему-то несбыточному, негой перед сном, мечтой во сне…
Впрочем, вспоминать и мечтать было хоть и приятно, но явно недостаточно, потому что эти глаза и ладошка уже начали приобретать над ним такую власть, что никакие логические построения и остатки здравомыслия уже не могли убедить его ни в чем и постепенно стали меркнуть перед единственным желанием — увидеть ее еще раз…
Как все совестливые и нерешительные люди, он немедленно почувствовал безотчетный страх и комплекс вины перед женой и дочерью, еще ничего не совершив, ведь он понимал — это не просто невинная шалость, приятный пустячок, как бывало не раз, а омут, неизведанная глубина, которая не только будоражила и притягивала, но и таила в себе опасность…
Вернувшись домой после очередной лекции, которую провел как во сне, он уединился в кабинете. Жене сказал, что ему надо кое-что освежить в памяти перед заключительной лекцией, и попросил не беспокоить. Закрывшись изнутри, он начал просматривать старые записи и отбирать нужный материал. Но делал это рассеянно, почти механически, не вникая в смысл текстов, потому что был полон совсем другим… Он то вспоминал подробности этого неожиданно свалившегося на него счастья: ее глаза, жесты, улыбку, смех — все, что успел разглядеть и почувствовать в ней, с нежностью прокручивая в памяти от начала до конца, кадр за кадром, весь недолгий фильм этой встречи, то периодически впадал в мрачное состояние… Он не понимал, как теперь жить с этим, и продолжал изводить себя риторическими вопросами: начинать интрижку стареющего мужчины с юной, неопытной девушкой, ровесницей дочери, его студенткой? А потом? Как жить дальше? Всех обманывать? И как, вообще, все это делается… на продолжительной основе? И где?
Ведь он же просто смешон в роли любовника юной красавицы — в его-то перезрелом возрасте! Да, возраст есть возраст, и никуда от этого не денешься — «свое отмеряют часы и года»… начал седеть, толстеть… И эти чертовы залысины, что же делать с ними?.. А не постричься ли покороче?.. Говорят, короткие стрижки молодят…
Он критически оглядел себя в зеркале — в общем, давно не вариант для подиума, ну так что ж? Влюбляются ведь не в форму носа и не в буйство шевелюры… Виски, конечно, седоваты, но, пожалуй, не только не портят его, но даже, наоборот, придают некоторую импозантность… Морщин почти не видно, фигура еще вполне спортивная, хотя живот уже наметился, но, при желании, от него ничего не стоит избавиться… Сегодня же он и займется этим — минеральная вода и никакого ужина, голод — лучший способ спустить несколько лишних килограммов.
Изнуренный раздумьями, диетой и спортом — удивленной жене пришлось объяснять свои новые пристрастия тем, что не хочет расползаться, как Старков, якобы накануне встреченный им, — он сопротивлялся еще несколько дней и, не выдержав борьбы с собой, набрал ее номер, мысленно подбадривая себя:
«Да что я мечусь, как премудрый пескарь? Душа давно застыла, а тут — такая вольтова дуга, наповал! Давно пора освежить душу… Такое счастье привалило, а я еще раздумываю… Может, она — мой единственный, последний шанс… Будь, что будет — поплыву по течению…»
* * *
И поплыл — началась странная двойная жизнь, где восторги сменялись тревогами и страхами перед будущим, ожидания встреч переходили в угрызения совести, и все это сопровождалось постоянными мыслями — что же делать? Как никого не обидеть, не потерять, всех сохранить и что-то решить, ничего не меняя?
Она не вошла, а ворвалась в его жизнь, внеся в нее не только смятение, но и настоящую муку и безумный, неведомый раньше восторг. Он вдруг осознал, что до этой встречи все было или жалкой прозой жизни, или сплошной фантазией, когда, уединяясь в глубинах музыки, он лишь придумывал себе жизнь, подчиняясь воображению, созерцая, наблюдая, анализируя, домысливая, подсматривая за ней, в лучшем случае — сопереживая…
Теперь все изменилось — он начал открывать ее для себя заново, из призрачной она становилась реальной, и волшебство этой реальности было захватывающим, упоительным, невероятно поэтическим, несмотря на примитивность обстановки, в которой приходилось встречаться…
