Кузен Джимми скромно удалился, а тетя Лора, которая зашла, чтобы поставить на стол большую стеклянную вазу с только что сваренным, горячим земляничным вареньем, тоже удалилась — немного озадаченная: кем может быть странного вида гость племянницы? Эмили и сама удивилась. Она осталась стоять у стола — стройная, грациозная, в бледно-зеленом платье, сияющая как звезда в затененной, старомодной комнате.
— Не хотите ли присесть? — спросила она со всей чопорной вежливостью Молодого Месяца. Но новоприбывший не шевельнулся. Он просто стоял и глазел на нее. И снова Эмили почувствовала, что, хотя он был в ярости, когда вошел, теперь уже ничуть не сердит.
Он, должно быть, когда-то родился, но Эмили подумала, что младенцем он не мог быть никогда… В безрассудно смелом костюме, с глазами, похожими на маленькие черные ягодки под прямоугольничками черных бровей — в один глаз был туго ввинчен монокль, — с черной, до плеч гривой волос, необыкновенно длинным подбородком и мраморно-белым лицом. «На картине, — подумала Эмили, — он выглядел бы довольно красиво и романтично. Но здесь, в гостиной Молодого Месяца он казался совершенно нелепой фигурой».
— Поэтическое существо, — произнес он, по-прежнему глазея на нее.
У Эмили мелькнула мысль, что он, возможно, сбежал из сумасшедшего дома.
— Вы не повинны в таком преступлении как неприятная внешность, — продолжил он с жаром. — Это чудесный момент… поистине чудесный. Жаль, что мы должны испортить его разговором. Глаза лилово-серые, сбрызнутые золотом. Глаза, которые я искал всю жизнь. Прекрасные глаза, в которых я утонул вечность назад.
— Кто вы? — спросила Эмили сухо, теперь совершенно уверенная в том, что он безумен. Он положил руку на сердце и поклонился.
— Марк Гривз… Марк Дилейдж Гривз.
Марк Гривз! У Эмили мелькнула смутная мысль, что она должна знать это имя. Оно звучало странно знакомо.
— Неужели мое имя вам ничего не говорит?! Вот она, слава. А я полагал, что даже в этом отдаленном уголке мира…
— О! — воскликнула Эмили, вдруг обо всем догадавшись. — Я… теперь припоминаю. Вы написали «Королевскую помолвку».
— Рассказ, который вы так бесчувственно убили… Да, это я.
— О, мне так жаль, — перебила Эмили. — Конечно, вы считаете мой поступок непростительной дерзостью. Но все получилось так… понимаете…
Он остановил ее взмахом очень длинной, очень белой руки.
— Неважно. Неважно. Теперь это меня совершенно не интересует. Я признаю, что был ужасно зол, когда приехал сюда. Я остановился в отеле «На дюнах» в Дерри-Понд… Ах, какое название… поэзия… тайна… роман… и сегодня утром увидел специальное издание «Аргуса». Я невероятно разозлился — разве не имел я на это права? — но еще больше опечалился. Мой рассказ был варварски изуродован. Счастливый конец. Отвратительно. Мой конец был печальным и художественным. Счастливый конец никогда не бывает художественным. Я поспешил в берлогу «Аргуса». Я скрыл мой гнев. Я выяснил, кто несет ответственность. Я пришел сюда, чтобы осудить, чтобы упрекнуть. Я остаюсь, чтобы благоговейно поклоняться.
Эмили просто не знала, что сказать. Опереться на традиции Марри она не могла — в Молодом Месяце никогда не сталкивались ни с чем подобным.
— Вы меня не поняли. Вы ошеломлены, ваша растерянность вам к лицу. Я повторяю: чудесный момент. Прийти в гневе… и увидеть божество. Прийти, чтобы осознать в первую же минуту, что вы были предназначены судьбой для меня и только для меня.
Эмили хотелось, чтобы кто-нибудь поскорее вошел в гостиную. Происходящее становилось похожим на дурной сон.
— То, что вы говорите, нелепо, — возразила она коротко. — Мы совершенно не знаем друг друга…
— Знаем, — перебил он. — Мы, несомненно, любили друг друга в какой-то прежней жизни. И наша любовь была бурной и великолепной, любовь вечности. Я узнал вас, едва переступив порог. Как только вы оправитесь от своего очаровательного удивления, вы тоже это осознаете. Когда вы сможете выйти за меня замуж?
Когда вы получаете предложение выйти замуж от мужчины через пять минут после того, как впервые его увидели, это доставляет скорее волнующие, чем приятные переживания. Эмили была раздражена.
— Пожалуйста, не говорите глупостей, — решительно сказала она. — Я вообще не собираюсь выходить за вас.
— Не собираетесь? Но вы должны! Я еще никогда не делал предложения ни одной женщине. Я знаменитый Марк Гривз. Я богат. Я обладаю обаянием и романтичностью моей матери-француженки и здравым смыслом моего отца-шотландца. Французской стороной моего существа я чувствую и признаю вашу красоту и вашу тайну. Шотландской стороной я смиренно склоняюсь перед вашей сдержанностью и достоинством. Вы идеальны… восхитительны. Много женщин любили меня, но я их не любил. Я вошел в эту комнату свободным человеком. Я выхожу пленником. Волшебный плен! И до чего восхитительна та, что взяла меня в плен! В душе я преклоняю перед вами колени.
Эмили ужасно боялась, как бы он не преклонил колена перед ней и во плоти. С виду он был вполне на это способен. Что, если в эту минуту войдет тетя Элизабет?
— Пожалуйста, уйдите, — сказала она в отчаянии. — Я… я очень занята и не могу продолжать этот разговор. Я очень сожалею, что так вышло с этим рассказом… и если бы вы позволили мне объяснить…
— Я сказал, что все, связанное с рассказом, не имеет значения. Хотя вы должны научиться никогда не писать счастливых концов — никогда. Я научу вас. Я научу вас красоте и художественности горя и незавершенности. Ах, какая из вас выйдет ученица! Какое блаженство иметь такую ученицу! Целую вашу ручку.
Он сделал шаг ближе, словно чтобы схватить ее за руку. Эмили в тревоге сделала шаг назад.
— Вы, должно быть, сошли с ума! — воскликнула она.
— Неужели я выгляжу безумным? — удивился мистер Гривз.
— Да, — отвечала Эмили прямо и жестоко.
— Возможно… и даже вполне вероятно. Безумен — опьянен вином этой розы. Все влюбленные безумны. Божественное безумие! О, прекрасные нецелованные губы!
Эмили выпрямилась. Было пора кончать этот нелепый разговор. Она была ужасно разгневана.
— Мистер Гривз, — начала она… и такова была сила «взгляда Марри», что мистер Гривз понял: она говорит именно то, что думает. — Я не собираюсь слушать эти глупости. Если вы не хотите дать мне возможность объяснить, что вышло с этим рассказом, я с вами прощаюсь.
Мистер Гривз на миг остановил на ней печальный взгляд, а затем торжественно произнес:
— Поцелуй? Или пинок? Что из двух?
Выражался ли он метафорически? Но так или иначе…
— Пинок, — сказала Эмили презрительно.
Мистер Гривз неожиданно схватил хрустальный кубок и со всей силы швырнул его в печь.
Эмили слабо взвизгнула — частью от настоящего страха, частью от возмущения. Драгоценный кубок тети Элизабет!
