— Что такое? — удивилась она.
— Ничего… просто я так тебе благодарна, Мэри.
— Что ж, я думаю, тебе есть за что быть благодарной, это факт. Ребенок умер бы у вас двоих на руках, если бы я случайно к вам не зашла, — сказала Мэри, буквально сияя самодовольством.
Она приготовила нам с Сюзан великолепный завтрак и заставила его съесть, и потом «командовала нами не на жизнь, а на смерть», как выразилась Сюзан, целых два дня, пока дороги не расчистили и она не смогла отправиться домой. Джимс к тому времени почти совсем поправился, и домой вернулся папа. Он выслушал наш рассказ, не перебивая. Папа, как правило, довольно пренебрежительно отзывается о том, что называет «старушечьими средствами». Он немного посмеялся и сказал: «После этого случая, Мэри Ванс, вероятно, рассчитывает, что я буду приглашать ее на консилиум во всех серьезных случаях».
Так что Рождество оказалось не таким трудным, как я ожидала; теперь приближается Новый год… и мы по-прежнему надеемся на Большое Наступление, которое позволит закончить войну… а маленького Понедельника начинает скрючивать ревматизм — сказываются холодные, бессонные ночи, — но он все равно «не сдается»… а Ширли продолжает читать про подвиги асов. О, тысяча девятьсот семнадцатый, что ты принесешь?»
Глава 25
Ширли уходит на фронт
— Нет, Вудро, не будет мира без победы, — сказала Сюзан, яростно протыкая вязальной спицей имя президента Вильсона в газетной колонке. — Мы, канадцы, намерены добиться и мира, и победы. А ты, Вудро, если хочешь, можешь довольствоваться миром без победы. — И Сюзан отправилась в постель с приятным сознанием, что одолела президента в споре. Но несколько дней спустя она вбежала к миссис Блайт в крайнем возбуждении.
— Миссис докторша, дорогая, что вы думаете? Только что пришла телефонограмма из Шарлоттауна, что Вудро Вильсон наконец прогнал германского посла. Говорят, это означает начало военных действий. Ну, я начинаю думать, что, какая бы ни была у Вудро голова, душа у него все же неплохая, и я собираюсь реквизировать в нашей кухне немного сахара, чтобы отпраздновать это событие сливочными конфетками — несмотря на все стоны и крики Департамента Продовольствия. Я знала, что эта история с подводными лодками приведет к перелому в войне. Я так и сказала кузине Софии, когда она заявила, будто это начало конца Антанты.
— Только чтобы доктор не слышал о сливочных конфетках, Сюзан, — сказала Аня с улыбкой. — Вы же знаете, он установил для нас очень строгие правила в соответствии с политикой экономии, к которой призывает правительство.
— Да, миссис докторша, дорогая, и мужчина должен быть хозяином в своем доме, а женщины должны подчиняться его решениям. Я тешу себя надеждой, что становлюсь весьма умелой по части экономизирования. — Сюзан приобрела привычку употреблять некоторые «немецкие» термины, и результат был уморительно смешным. — Но время от времени можно потихоньку позволить себе расслабиться, проявив чуточку смекалки. Ширли на днях вспомнил о моих сливочных конфетках — «конфетки марки Сюзан», как он их называет, — и я сказала: «Как только будет первая победа, которую надо отпраздновать, я угощу тебя конфетками». Я считаю, что эти новости вполне равняются победе, а то, о чем доктор не узнает, его никак не огорчит. Я беру на себя всю ответственность, миссис докторша, дорогая, так что пусть вас совесть не мучает.
Сюзан бесстыдно баловала Ширли в ту зиму. Он приезжал на выходные из семинарии каждую неделю, и Сюзан выполняла любые его капризы и готовила для него все его любимые блюда, когда только ей удавалось сделать это тайком или упросить доктора дать разрешение. Хотя она постоянно говорила о войне со всеми остальными, в разговорах с Ширли или в его присутствии она даже не упоминала о боях и следила за ним, точно кошка за мышкой, а когда началось и продолжилось отступление немцев от Бапомского клина
[98]
, к ее радости, несомненно, примешивалось еще более глубокое чувство, которое она никогда не выражала вслух. Несомненно, уже виден конец войны… она кончится теперь прежде… чем кто-нибудь еще… сможет отправиться на фронт.
— Теперь нам сопутствует успех. Немцы уже отступают, — хвастливо заявляла она. — Соединенные Штаты наконец объявили войну
[99]
— я всегда верила, что они это сделают, несмотря на талант Вудро писать дипломатические ноты, — и вы увидите, что они проявят решимость, которую, как я понимаю, они всегда проявляют, если уж берутся за дело. Да и мы сами уже обратили немцев в бегство.
— У Штатов хорошие намерения, — простонала кузина София, — но при всей своей решимости они не успеют доставить свои части к линии фронта этой весной, а к лету с Антантой будет покончено. Немцы просто заманивают их в ловушку. Этот американец Саймондс
[100]
говорит, что своим отступлением они ставят войска Антанты в затруднительное положение.
— Этот американец Саймондс наговорил много такого, чему никогда не сумеет найти подтверждения, — возразила Сюзан. — Меня его мнение не волнует, пока Ллойд Джордж остается премьер-министром Англии. Уж он-то не даст обвести себя вокруг пальца, и в этом вы можете быть уверены. На мой взгляд, дела идут хорошо. Америка вступила в войну, а мы снова захватили Кут и Багдад… и я не удивлюсь, если в июне мы увидим наши войска в Берлине… и русских тоже, теперь, когда они избавились от императора. Это, на мой взгляд, была отлично проделанная работа.
— Поживем — увидим, — сказала кузина София, которая, вероятно, очень рассердилась бы, если бы кто-нибудь сказал ей, что она скорее увидит Сюзан посрамленной пророчицей, чем успешное свержение русской тирании или даже парад войск Антанты на Унтер-ден-Линден. Но ведь бедствия русского народа происходили вдали от кузины Софии, в то время как эта несносная, оптимистичная Сюзан оставалась вечным бельмом на глазу.
А в эту самую минуту в гостиной Ширли, который сидел на краю стола, покачивая ногами, — смуглый, рыжеватый, крепкий и здоровый от макушки до пят, — спокойно говорил:
— Мама и папа, в прошлый понедельник мне исполнилось восемнадцать. Вы не думаете, что мне пора на фронт?
Побледневшая мать взглянула на него.
— Два моих сына ушли, и один никогда не вернется. Неужели я должна отдать стране и тебя, Ширли?
Вековой плач — «Иосифа нет; и Симеона нет; и Вениамина взять хотите»
[101]
. Как матери в эту Великую Войну эхом повторяли стон библейского патриарха, прозвучавший так много веков назад!
— Ты же не хочешь, чтобы я уклонился от военной службы, мама? Я мог бы попасть в авиацию. Что ты скажешь, папа?
