Эстер прерывисто дышит, быстро и неровно. Она ждет, что полиция войдет и обнаружит ее, ворвется в библиотеку в поисках того, кто кричал, спросит, что здесь упало, и все увидят, что она в крови и взгляд у нее безумный. В отчаянии она снова помышляет о бегстве: выбраться из окна и бежать прочь с той быстротой, на какую только способны ослабевшие ноги, но она понятия не имеет, куда бежать. Зато знает, что если сдвинется с места, то потеряет сознание. Проходят долгие минуты, прежде чем Эстер немного успокаивается, спустя какое-то время она понимает, что ее крика никто не слышал. Ничьи шаги не приближаются к библиотеке. Она закрывает глаза и так и стоит, пока не проходит боль в груди и не проясняется голова. Присев на корточки, Эстер откидывает крышку сумки Робина и достает оттуда светлый парик с серебристыми волосами, прозрачное белое платье. Все в крови и разорванное. Она немедленно узнает эти вещи, потому что не раз рассматривала фотографии Робина. И тут наконец Эстер понимает, что элементалем была Кэт. О боже, боже, боже… Эстер не знает, произнесла ли эти слова вслух или же только мысленно вознесла кроткую и отчаянную молитву. Если Робин арестован, пойман с телом Кэт и отправлен в участок сразу после убийства, тогда принести все это обратно в дом мог только один-единственный человек, который вымыл окровавленные руки в кухонной раковине и бросил там окровавленное полотенце. «Мой дорогой Берти, что же здесь произошло?»
У Эстер в голове ни единой мысли, кроме одной: защитить Альберта. Она осторожно убирает платье обратно в сумку Робина, кладет поверх пачки писем, которые быстро покрываются пятнами и становятся нечитаемыми. Ткань платья такая тонкая и мягкая на ощупь. Парик скользкий, живой. Эстер вздрагивает, к горлу подступает легкая тошнота, как будто это действительно волосы Кэт, как будто это часть мертвого тела девушки. Она стискивает зубы, с усилием держа себя в руках. Затем кладет в сумку бинокль, теперь уже заливаясь слезами, чувствуя исходящий от футляра запах запекшейся крови. Назойливый, острый запах мясной лавки. Подняв голову, она замечает дневник Альберта, где он писал совсем недавно и потом оставил на столе. Эстер не раскрывает его, не читает записей. Она не желает ничего знать, ничего больше знать. Она хотела бы знать меньше, гораздо меньше. Последним она кладет в сумку дневник, застегивает пряжки и запихивает в нишу под столом, подальше от взглядов, туда, где его никто не увидит, если не станут искать специально. Все это она проделывает, не испачкав платья, зато руки у нее красно-коричневые. «Кровь Кэт. Кэт умерла». В животе у Эстер все переворачивается. Она с трудом выходит из библиотеки, закрывает дверь и едва успевает дойти до уборной, где ее рвет.
Позже она спускается в кухню к Софи Белл. Экономка безутешна, сидит, расползшаяся за столом, а чайные листья в заварочном чайнике превратились в горькое месиво, и мухи безнаказанно устроились на кромке молочного кувшина.
— За что кому-то ее убивать? Зачем кто-то сделал такое с нашей Кэт? Такая малышка, от нее никому не было вреда… — бормочет она снова и снова, кажется почти не замечая Эстер, которая некоторое время стоит у нее за плечом, смущенная и молчаливая.
Когда она разворачивается, чтобы уйти, то замечает в углу ведро с водой, где отмокает заляпанное полотенце. Желудок сводит судорогой, отчего в горле снова стоит вкус желчи. Не раздумывая, она опускается на колени, отжимает полотенце и швыряет в топку. Железная дверца с грохотом закрывается, и Эстер поднимается, боясь снова поворачиваться к миссис Белл. Однако Софи по-прежнему смотрит перед собой, ничего не замечая. Эстер снова и снова моет руки, однако, как и леди Макбет, знает, что пятна останутся. Потом еще много дней она ощущает запах крови.
Собственные собаки-ищейки главного констебля, Панчер и Ходд, вскоре отыскали место убийства. На речном берегу, где трава была притоптана, а отцветшие летние цветы роняли пушинки с семенами на пятно запекшейся крови; над ним кружили мухи и садились, чтобы попировать. Здесь же стояла сумка Кэт со всеми ее небогатыми пожитками и рабочим платьем, край которого торчал сбоку. Все это Эстер узнаёт во время досудебного разбирательства, которое ведет в здании приходского совета Тэтчема коронер из Западного Беркшира мистер Джеймс Ангус Седжкрофт. Миссис Белл сидит рядом с Эстер, лицо ее горит ненавистью, сверкающие глаза то и дело обращаются на Робина Дюррана. Орудие убийства не найдено, однако на берегу лежит множество больших и острых камней, и предположительно один из них был использован, с тем чтобы разбить девушке голову, а потом выброшен в воду. Только профессор Палмер, специальный медицинский советник из Министерства внутренних дел, направленный Скотленд-Ярдом, чтобы изучить тело и оказать помощь суперинтенданту Хольту, остался неудовлетворен этим объяснением. Он особенно отмечает жестокость удара, направленного девушке прямо в лицо, будто кто-то хотел буквально изничтожить ее образ. Профессор нашел фрагменты стекла в некоторых из глубоких ран Кэт Морли, и их наличие ничем не объяснено. Когда Эстер слышит эти слова, у нее леденеет кровь. Она вспоминает о разбитом бинокле, и эта мысль уже не отпускает ее. Бинокль Альберта. Тот самый, без которого он никогда не выходил.
В тот же вечер Эстер забирает из библиотеки кожаную сумку и относит ее в Блюкоут-скул. Она не может придумать другого, более безопасного места, где никто не станет искать. У профессора Палмера проницательный взгляд и озадаченное лицо, на котором написано подозрение, и, когда он приходил в дом викария, чтобы допросить всех обитателей, она заметила, как его проницательный взгляд обшаривает все углы комнаты. Высматривает, высматривает. Когда она говорила с ним, ложь в ее словах так и звенела, даже когда она говорила правду. Потому что она полна лжи, полна обмана. Она чувствовала, как ложь сочится из каждой поры. Сумку нельзя оставлять в доме, и она слишком велика, чтобы затолкнуть ее в топку, как полотенце. Тем более что бинокль не сгорит. Огнем его не уничтожить. К тому же Эстер чувствует, что не следует все уничтожать. На всякий случай… на случай, если возникнет непредвиденная ситуация — что-то такое, о чем она не думает, потому что мысли у нее спутанные и сбивчивые, — и в содержимом сумки появится нужда. Блюкоут-скул никогда не запирается, и, когда она выходит на свое обычное место перед классом, расшатанные половицы пружинят и двигаются под ногами; она опускается на колени, отдирает доски ногтями, всхлипнув от облегчения при виде открывшегося ей тайника.
Досудебное разбирательство длится три дня, и все это время Робин Дюрран хранит молчание. Джордж обращается к коронеру и к суду, рассказывает, как Кэт собиралась уехать с ним, как она любила его, и по какой бы причине она ни оказалась тем утром на лугу, но уж точно не ради любовного свидания с Робином Дюрраном, как предполагает полиция. В этом он твердо уверен и стоит на своем, но одна только Эстер знает, что он прав и нисколько не ослеплен любовью. Она внимательно смотрит на него; когда он стоит и плачет, не смущаясь своих слез и не в силах сдержать их, Эстер чувствует, как у нее разрывается сердце. Слова так и просятся на язык, однако она не произносит их. «Я знаю, зачем она была там! Я знаю, что делал Робин Дюрран!» Но она не может заговорить. Не может рассказать правду. Так же верно, как если бы на него наложили заклятие, ее язык молча и неподвижно лежит за зубами. Язык ее оцепенел и помертвел, как и она сама. Ухажер Кэт кажется ей красивым. Сильным и прямодушным. Он говорит о Кэт с такой страстной любовью, что Эстер ощущает укол совершенно неуместной зависти. Как же, наверное, было радостно планировать побег с таким человеком, как Джордж Хобсон. Хотя планы Кэт рухнули. Их нарушили чудовищно и безвозвратно. «Наверное, она в ярости», — думает Эстер. Она закрывает глаза, захваченная этой мыслью. Где бы ни была сейчас Кэт, она должна быть в ярости.
