Проходя мимо комнаты Софи Белл, Кэт задерживается на мгновение. Она не сказала экономке, что уходит, и, несмотря на волнение, ощущает укор совести. Тяжкое и громкое дыхание Софи отчетливо слышно сквозь дверь, и Кэт на мгновение берется за ручку. Слишком поздно. Мысленно попрощавшись, она решает написать экономке, когда они с Джорджем снимут где-нибудь жилье. В Хангерфорде или в Бедвине. Маленькие городки и деревни тянутся на запад вдоль канала, словно бусины, нанизанные на нитку. Кэт с Джорджем поездят по ним, осмотрятся и выберут себе место для житья. Кэт подкрадывается к задней двери как можно тише, так как знает, что викарий больше не ночует в спальне. Каждое утро его подушка не смята, простыня с его стороны гладкая. Дверь библиотеки закрыта, и, хотя оттуда не пробивается свет, там как будто кто-то затаился и ждет, тишина за дверью настороженная, наблюдающая. Кэт останавливается, внимательно прислушивается, стараясь уловить движение. Потом идет дальше, сердце колотится. Верхняя ступенька лестницы скрипит, и Кэт замирает. Ей кажется, что она слышит шаги за этой непроницаемой дверью. Скрип стула, с которого кто-то поднимается. Но она не собирается возвращаться и спешит дальше, ступая как можно более бесшумно. Спускается по лестнице, пересекает кухню, выходит через заднюю дверь. В тишине кажется, что щеколда оглушительно грохочет.
Мир за дверью еще лишен красок, плоский и нереальный в странном предрассветном сумраке, который не тьма и не свет, не день и не ночь. Момент равновесия, когда того, что было, уже нет, а то, чему суждено быть, еще не началось. Кэт перешагивает через это межвременье, чувствуя, как кровь бежит по жилам, прохладная и живая. Воздух сырой, его прикосновения оставляют на щеках и волосах влагу. Она останавливается у садовых ворот и оглядывается на дом викария с его высокими стенами и закрытыми ставнями. Как же он похож на тюрьму — и она уверяет себя, что ноги ее в нем больше не будет. Кэт вздыхает, с надеждой думая, что если для нее здесь была тюрьма, то для Тэсс этот дом станет убежищем. Спасительной гаванью, местом исцеления. Она надеется, что, приведя сюда Тэсс, она хоть немного искупит вину за те несчастья, какие обрушились на ее подругу.
Насильственное кормление оказало на некоторых из заключенных суфражисток специфическое воздействие. Лица у них были в синяках и ссадинах, часто шла кровь носом, случались нервные припадки, с которыми они не могли совладать, у многих началась грудная инфекция, приступы кашля, от которых они задыхались. Однако при всем при том силы у некоторых из них начали восстанавливаться. Пища, залитая в них насильно, питала тела, и головокружения, апатия на время отступили. После трех дней этого кошмара Тэсс, Кэт и еще несколько женщин, пошатываясь, вышли из своих камер, их сил хватило, чтобы стоять и с отчаянием смотреть на небо. Поддерживая друг друга, словно пара дряхлых вдов, две служанки с Бротон-стрит медленно вышли во двор. Кэт был невыносим вид ссадин и корост на лице у Тэсс, ее меловая бледность и то, как ее знобило, хотя день был теплый.
— Тэсс… мне так стыдно, что я втянула тебя во все это, — прошептала Кэт, когда они остановились в солнечном углу двора.
Тэсс силилась улыбнуться, но не смогла. Стена у них за спиной была влажной от утренней росы, темные подтеки впитались в холодные камни.
— Это не твоя вина, Кэт. Это все полицейские…
— Нет, тебя бы вообще там не было, если бы я тебя не уговорила! Ты благополучно сидела бы дома…
— Я бы предпочла пойти с тобой, чем сидеть дома, даже если бы знала, что окажусь здесь, честное слово, Кэт. Ты самая лучшая подруга, какая у меня была в жизни… — сказала Тэсс, и ее слова прервал сиплый, захлебывающийся кашель.
— Нет, никакая я не лучшая! — Кэт замотала головой, ее глаза наполнились злыми слезами. — Откажись от голодовки, Тэсс. Прошу тебя. Тебе нельзя продолжать… Я буду бастовать за нас обеих! Начни есть, и уже скоро ты выйдешь отсюда. Джентльмен примет тебя обратно, я уверена…
— Может быть, и примет, если ты попросишь за меня, — проговорила Тэсс, и в ее глазах засветилась надежда.
— Конечно я попрошу за тебя! Я заставлю его оставить тебя, обещаю.
— Только… я не откажусь от голодовки. Я не стану той, кто поддастся им, Кэт! И если я знаю, что ты поступаешь так же, я справлюсь, честно, я смогу.
— Но мне невыносимо даже думать об этом, Тэсси! Невыносимо думать о том, что ты страдаешь, когда виновата во всем я! — Голос Кэт от душевной муки стал похож на хрип.
— Только не плачь, Кэт, вот этого не вынесу я! Да и все равно, я лучше умру с голоду, чем буду есть те помои, которые нам дают. Господи, я бы сейчас убила за пирог Эллен! С говядиной и элем, с картошкой и подливкой… — Тэсс закрыла глаза, мечтая о пиршестве.
Рот Кэт наполнился слюной.
— Когда выберемся отсюда, у нас будет такой пирог. Большой, только для нас двух, и от него будет идти горячий пар, — пообещала она.
— И к нему еще ломтик сыра с голубой плесенью, а потом миндальное пирожное. Вот за такую еду можно было бы прекратить голодовку, а не за тот жуткий суп, который нам дают. По-моему, это просто грязная вода, в которой Ворона моет ноги! — сказала Тэсс с легкой гримаской, от которой у нее лопнула трещина в углу рта. Она поморщилась, когда Кэт осторожно промокнула кровь манжетой блузки.
— Ворона? Моет ноги? Не говори глупостей. Я слышала, что она не мыла их уже лет десять. Говорят, у нее на ногах вовсе не чулки, это просто кожа посерела от грязи! — сказала она.
— Фу, какая гадость! — шепнула Тэсс, чуть улыбнувшись.
— Более того, из-за своих ног она оказалась здесь и будет всю жизнь работать в этом сыром, вонючем месте. Она ведь должна была выйти замуж, — продолжала Кэт, импровизируя на ходу.
— Ворона должна была выйти замуж? Ни за что не поверю!
— Да-да, много лет назад, когда, как говорят, она была еще ничего, хоть и не красавица. Однако вечером перед свадьбой жених навестил ее, и от его страстного объятия она потеряла голову, сбросила туфли… и от запаха ее ног бедный парень умер на месте! — Кэт широко раскинула руки и театрально завалилась на булыжники.
Тэсс негромко рассмеялась, украдкой захлопав в ладоши. А потом она замерла, лицо ее вытянулось.
Кэт подняла голову и увидела, что черноволосая надзирательница стоит над ней, скрестив руки на груди, и ее глаза холодно поблескивают в утреннем свете. Кэт попыталась подняться на ноги, но у нее закружилась голова, ее вдруг замутило, и она осталась на сырой земле.
— Услышала что-то смешное, да? — обратилась Ворона к Тэсс, голос ее звучал обманчиво непринужденно, почти дружелюбно. Тэсс молча кивнула. Ее снова охватил озноб. — Кажется, ты смеялась? Твоя подружка снова сочинила забавную песенку или стишок? — (И Тэсс снова кивнула.) — Ну же, не стесняйся. Пусть все услышат, — приказала надзирательница.
Тэсс стояла молчаливая и окаменевшая, лицо ее осунулось и приобрело мертвенную бледность. Кэт силилась встать на ноги.
— Оставьте ее, — сказала она надзирательнице. — Она не сделала ничего запрещенного.
