— Я поеду в Антиохию и помогу Марку Антонию.
Фонтей Капитон с трудом удержался, чтобы не показать свою радость, даже глаза пришлось опустить, чтобы не выдали довольного блеска. Все же он неплохо знал женщин, если две недели напоминать о страданиях бывшего любовника, то даже самая разумная царица дрогнет. Сердце женщины способно таять, как масло на жарком солнце, если она поверит в то, что является для своего возлюбленного единственной, при этом неважно, что у того гарем. Каждая верит, что сердцем любовник только с ней и готов бросить гарем ради обладания единственной.
Эта тоже поверила. Хорошо, пусть едет, Марку Антонию нужна ее помощь, без египетских денег, хлеба, солдат ему не справиться, Октавиан хоть и помог, но не слишком щедро, пожалуй, Антоний рассчитывал на более весомую оплату своей жертвы. Это было для Марка не слишком приятным сюрпризом: получить в качестве жены образец женских добродетелей с двумя детьми, да еще и беременный третьим, образец, с которым просто невозможно развестись, сенат никогда не признает развод с такой женщиной, к тому же сестрой Октавиана, а потом понять, что жертва не стоила ответных даров. Октавиану вовсе не был нужен Антоний в качестве властителя огромных богатейших территорий, способный раздавить его самого. Помощь в походе на Парфию оказалась так себе…
Что уж там думала и на что надеялась египетская царица, Капитон не знал, но она объявила, что едет к Марку Антонию.
— Нет! — сказали жрецы Серапеума.
— Да! — сказала Клеопатра.
— Ты совершаешь ошибку, Божественная, — предупредил юный жрец храма Птаха в Мемфисе Петубаст, сын Пшерени-Птаха. Именно он после смерти отца был назван новым жрецом. Петубаст еще мало что умел, но с ним считались.
— Жизнь состоит из ошибок. Я хочу показать глупцу, чего он лишился, предпочтя ничтожную Октавию.
— Царица, подумай! — забеспокоились Аполлодор и Протарх, уже не соперничая между собой.
— Я подумала.
— Нужен ли тебе этот римлянин? Он способен бросить снова…
— На сей раз его брошу я.
— Тогда зачем ехать?
— Я должна получить от него кое-что…
— Ты навлечешь беду на Египет.
— Нет, я буду осторожна.
Клеопатра стояла перед большим зеркалом, отражавшим ее в полный рост. Да… рождение двойняшек основательно подпортило фигуру, где былая девичья стройность, где точеные линии, где маленький плоский животик?
Хармиона осторожно поинтересовалась:
— Божественная хочет снова покорить римлянина?
Та усмехнулась:
— Думаешь, не получится?
— Ну почему…
Но в голосе любимой служанки, которая давным-давно скорее подруга, чем прислуга, не слышно уверенности. Комнату огласил веселый смех царицы.
— Ты права, в таком виде ни за что! Нет, я не хочу покорить, но показывать, что постарела и подурнела, оттого что много плакала, не желаю! Что тут можно сделать?
В ответ на кивок царской головы в сторону зеркала Хармиона тоже уставилась на изображение. Клеопатра права, радоваться нечему, она никогда не отличалась красотой, а теперь еще и располнела, оплыла. Сказалось и рождение детей, и привычка большую часть дня проводить лежа.
— Если Божественная позволит, я приведу рабыню, которая знает, как сделать фигуру стройной… Но для этого нужно время.
— Сколько?
— Это скажет Нинея.
— Веди.
Рабыня тоже некоторое время разглядывала обнаженную царицу, однако ничем не выдавая своих мыслей, потом склонилась:
— Не меньше месяца, Божественная. И придется нелегко.
— Хорошо, мы не поплывем в Сирию, мы туда поедем. Медленно-медленно. Ты сумеешь?
— Жаль, что Божественная не сможет плавать каждый день, но это лучше, чем ничего.
Клеопатра объявила о подготовке к поездке. Удивились все, во-первых, проще отправиться на корабле, море позволяло, во-вторых, самой подготовки вовсе не видно. Пытается обмануть римлянина? Но Фонтею Капитону были даны самые серьезные заверения, что царица приедет, просто у нее с некоторых пор обострилась морская болезнь, а это неприятно. К тому же нельзя упустить возможности посетить соседей. Клеопатра благодарила Марка Антония за приглашение и просила всего лишь подождать.
— Сколько?
— Разве Марку Антонию плохо живется в Антиохии?
— Ему нужно отправляться в поход на Парфию.
— Успеет!
Что-то мелькнуло в глазах царицы такое, что не слишком понравилось Капитону. Но Клеопатра снова была сама любезность. Нет, она не очаровывала Капитона ласковым приемом, не баловала пирами, ведь это деловой визит. Царица твердо заявила, что и она готова нанести деловой визит бывшему возлюбленному. Речь о бывшей страсти не шла, напротив, Клеопатра всячески подчеркивала, что между женатым Марком Антонием и ею чисто партнерские отношения и надеяться на другие не стоит.
Капитон вздохнул, и непонятно, чего в этом вздохе было больше — облегчения или разочарования.
Так же вздохнул и Марк Антоний, услышав о предстоящем визите Божественной. Неужели все прежние радости забыты? Клеопатра рассчитала все точно, если бы она передала неверному отцу своих детей пламенные приветы или укоряла в его подлости, если бы напоминала о брошенных детях, о своих страданиях, римлянин, во-первых, испытал бы чувство собственного превосходства. А во-вторых, раздражение, никто из мужчин не любит, когда им напоминают о подлости.
Теперь же у него было задето мужское самолюбие. Клеопатра, таявшая в его объятиях, и не вспоминает о них? Не рвется к нему на ложе снова? Не пытается вернуть, не ставит в вину брошенных детей, не укоряет за женитьбу? Но почему?
— Фонтей, как царица выглядит?
Капитон только пожал плечами:
— Так себе… Располнела, постарела…
Марк вспомнил собственное отражение в зеркале и усмехнулся, да и он не помолодел, появились седые волосы, обрюзгло лицо. Прошло не так много лет со времени расставания, но пережито немало.
А ведь как хорошо было в Александрии! Он невольно вспоминал веселое пребывание в столице Египта, многочисленные развлечения, бесконечные выдумки своей любовницы… Когда он вдруг решил уехать? И вовсе не Фульвия, по глупости ввязавшаяся в противостояние с Октавианом, и даже не сообщение о нападении парфян на севере Сирии было причиной. Клеопатра округлилась, она берегла свой живот, словно в нем величайшая ценность, перестала участвовать в ночных вылазках и пирах до утра. Царица забеременела и стала просто женщиной. Сам придумывать развлечения, достойные прежних, Марк Антоний не мог, и он заскучал. Нет, скучать в Александрии было некогда, пиры, охота, рыбалка, состязания следовали одно за другим, но Клеопатра не могла принимать в них участие, и того блеска, что раньше, когда царица оживляла все своей улыбкой, своим удивительным голосом, своим смехом, не было.
