– Соглашаясь выйти замуж за меня, ты отказываешься от всей той роскоши, к которой ты, наверное, привыкла, – говорил Джеймс.
Ах, да, тот самый пункт в завещании. Утрата имущества в случае повторного брака. Поверенный сэра Генри краснел, зачитывая его последнюю волю, а родственники барона злобно пыхтели и косились на молодую вдову. Наутро после похорон двое каких-то жиголо, явно подкупленных племянниками, сделали ей предложение с разницей в полтора часа, но леди Мелфорд одарила их таким взглядом, каким мать-настоятельница встретила бы голого мужчину, забредшего в трапезную. Слишком дорогую цену она уплатила за Мелфорд-холл, чтобы так просто с ним расстаться.
Но сейчас пусть вся Вторая дорога провалится в небытие. В ту бездну неверия, куда уходит, почти ушла Третья дорога…
– Роскошь мне ни к чему, – спокойно ответила Лавиния. – Я была похоронена заживо в великолепнейшей из гробниц и день за днем меняла саваны. Пусть у меня будет всего четыре платья, зато я буду по-настоящему жить.
– Жизнь рядом со мной может быть опасна.
– О, Джейми, я уже согласилась! А ты продолжаешь меня соблазнять! – рассмеялась Лавиния.
Но он не улыбнулся в ответ, и во взгляде его стыла тоска.
– Лавиния, я не могу предложить тебе венчание в церкви.
– Да, это было бы неправильно, – согласилась она. – И свадебного завтрака тоже не нужно.
…Когда арендаторы сэра Генри пришли, чтобы поздравить лорда песнями и пригоршнями риса, она вглядывалась в лица собравшихся, пытаясь вычислить, какая часть от общего населения деревни – его бастарды…
– Но как же тогда?
– Мы поклянемся на Библии, как в стародавние времена.
Лавиния просияла. Да, это много лучше, чем церемония под сводами церкви.
– Чудесно, Джейми! Как Роберт Бернс и его таинственная возлюбленная, горянка Мэри! – Она вспомнила про любовную историю, которая всегда привлекала ее своей искренней простотой. – Обменяться молитвенниками, перепрыгнуть через ручей, по древнему шотландскому обычаю… Да, этот вариант мне подходит! Мы целовались до утра. В минуту расставанья мы тихо молвили: «Пора, до скорого свиданья…»
[8]
– Не надо! – перебил Джеймс. – Не продолжай. Вирши не идут мне на ум, – закончил он неловко, пытаясь загладить резкость.
Она изобразила кокетливую улыбку.
– Я тоже всецело поглощена приготовлениями к нашей свадьбе.
И все же что-то было не так.
«Он не сказал, что любит меня», – задним числом поняла она, и к исходившему от него аромату диких трав примешалась горечь дыма, словно где-то вдали занимался торфяной пожар…
– Я согласна стать твоей женой, и клятва моя нерушима, – произнесла она вслух.
«Потому что я люблю тебя, Джеймс Линден, и приму тебя без магии и даже без любви. Моей любви на нас хватит».
Когда-нибудь она скажет ему это вслух. Когда-нибудь. У них будет много времени на то, чтобы сказать все, что нужно, и быть услышанными. А пока что не стоит забрасывать его любовными признаниями. Джеймс окаменел в своем горе, он переживает утрату магических способностей, он меняет всю свою жизнь… Нужно дать ему время.
Нет, она не станет кроткой пташкой, которая будет чирикать «да» в ответ на все, что бы он ни предложил. Она – охотничий сокол, но сегодня послушно посидит на перчатке и не станет сжимать когти или бить крыльями в знак недовольства. Сегодня, завтра, через неделю, через месяц… Пока он не придет в себя, она будет спокойной и разумной женой. Подругой, которая ему нужна.
– У нас в доме две Библии. У сэра Генри была средневековая, очень ценная, на латыни. Впрочем, он купил ее потому, что в ней содержится какая-то вопиющая по своей непристойности опечатка, – нахмурилась Лавиния. – И есть наша семейная, которую возил с собой Дик, и потом она досталась мне. Думаю, она подойдет лучше. Принести?
– Я пойду с тобой.
Книга хранилась у Лавинии в спальне, но она решила, что незачем извещать Джеймса об этом раньше времени. Пусть их клятва будет произнесена в том единственном месте, где леди Мелфорд всегда чувствовала себя в безопасности. Даже в своей библиотеке барон причинил ей больше горя, чем там. Следовало бы поблагодарить его за то, что он позволил жене иметь в доме свое убежище. Но сколько слез она пролила в этой комнате, сколько планов убийства и самоубийства строила и сколько мечтала, отчаянно мечтала! Пусть мечты сбудутся – именно там.
А Джеймс, насколько она его знала, не будет шокирован визитом в спальню леди. В конце концов, он не чопорный мистер Пиквик. И уж тем более не из тех скучных типов, которых смущает интерьер дамской опочивальни или сам вид кровати, да что там кровати – скамеечки, на которую поутру дама ставит свою босую ножку… Сэр Генри рассказывал Лавинии о таких закисших в добродетели олухах, и они вместе смеялись над ними, хотя Лавиния втайне сожалела, что ее супруг не входит в их число.
Но, видимо, ей суждено пройти именно такой путь, чтобы в конце концов стать женой Джеймса. Подрастерять иллюзии. Обрести больше знаний о мире и о мужчинах, чем ей бы того хотелось. Джеймс знает, за кем она была замужем. В окрестностях Мелфорд-холла именем барона по сей день пугали трепетных дев.
Однако дурная слава лорда не помешала Джеймсу сделать предложение его вдове. А ведь если бы Джеймс захотел, она согласилась бы стать его любовницей и не претендовала на большее. Интересно, знает ли он об этом? Когда-нибудь она его спросит. Когда будет лежать в его объятиях, счастливая жена, в объятиях любимого мужа…
Лавиния сняла с этажерки маленькую Библию в потертом переплете, и они оба опустились на колени – перед невидимым алтарем и неведомым будущим, которое непременно должно быть счастливым. Так должно случаться хоть иногда, хоть с кем-то, так – справедливо! Почему бы этому не случиться с ней?
– Я, Джеймс Линден, беру тебя, Лавинию Мелфорд, в законные жены.
– Я, Лавиния Мелфорд, беру тебя, Джеймса Линдена, в законные мужья.
– И слово мое крепко.
– И мое.
– Не хочу нарушать торжественность момента, но, кажется, мы забыли кольца, – смущенно шепнул он.
– О, Джейми, ты все такой же педант! – Она выразительно закатила глаза и, прежде чем он мог возразить, вырвала несколько волосков. Обвила их, длинные, белокурые с золотым отливом, вокруг его безымянного пальца.
– Так лучше?
– Да.
Его глаза так близко. И его дыхание на ее лице – на расстоянии поцелуя. Он же должен поцеловать ее, не так ли? И с этим поцелуем смоется вся та грязь, которая налипла на нее с губ сэра Генри, будь проклята его душа…
Но Лавиния готова была простить покойного мужа и весь тот мир, что питал его и таких, как он. Потому что Джеймс Линден, только что принесший ей брачную клятву, поцеловал ее, и не так, как целуют в церкви, сухим целомудренным касанием: он прижался к ее губам, как будто хотел напиться в жаркий день, а она была источником воды живой, он стиснул ее в объятиях, будто не был обессилен, а вновь сделался тем юношей, с которым Лавиния встречалась в гроте, и она даже удивилась, ощутив под спиной мягкость ковра, а не острые ракушки… Они целовались, лежа на ковре, и руки Джеймса ловко выхватывали шпильки из ее волос, расплетая их и распуская, купаясь пальцами в шелковистом, пахнущем жасмином потоке.
