Слова прозвучали, как плевок. О, сколько лет тихоня Грейс ждала этого момента! Ей уже не требовалось кривить душой, называя его «джентльменом», ведь в ее системе ценностей уважения он заслуживал ровно столько же, сколько пьяный шарманщик или нищий итальянец, под чью свирель пляшут белые мыши. Доносились ли до нее слухи о богатом прошлом ректора Линден-эбби? Безусловно, доносились. Своим же внезапным появлением в доме миледи он подтвердил все домыслы камеристки. Когда вечером после вылазки Лавинии в Медменхем она расчесывала всклокоченные локоны госпожи, можно вообразить, какие мысли лезли в ее прилизанную головенку. То-то она без возражений ухватилась за рекомендацию.
Если правильно подобрать тон, слово «мужчина» зазвучит почти так же оскорбительно, как «женщина».
«Гулящая» – читался вердикт в маленьких водянистых глазках.
– Можете идти, Грейс, – спокойно улыбнулась миледи. – Пока репутация цела.
Дважды повторять ей не пришлось. Сделав неглубокий книксен, камеристка ретировалась, оставив после себя мучнистый запах крахмала, резкий – анисовых капель и приторный – застоявшейся, давно перебродившей добродетели.
Лавиния же ликовала. Он – «тот мужчина», она – «эта женщина», так что они практически созданы друг для друга. И он все-таки вернулся к ней. Живым.
Но на всякий случай она выхватила из шкатулки флакон со святой водой и спрятала в карман. Джеймс провел время рядом с племянником, вокруг которого еще мог виться злой дух, точно пьянчуга вокруг кабака, из которого его выгнали, не дав опрокинуть пинту. А Джеймс все это время был слаб, болен, без чувств – кто знает, что могло произойти?
Нет, колоть Джеймса булавкой она не будет, даже если бы в нем поселился целый легион демонов. Уже слыша его шаги, Лавиния откупорила еще один флакон, смочила святой водой платок и сжала в кулаке. Если Джеймс одержим, это выявит его сущность. По крайней мере, ей не придется гадать, с кем она говорит: со своим любимым или с насмешником, искушавшим ее дарами Второй дороги. Все сразу станет ясно. В тот миг, когда он коснется пальцами ее пальцев…
Джеймс Линден выглядел таким измученным, словно стал жертвой не призрака, а румынского вампира. Кожа побелела и истончилась, морщины у рта и между бровей прорезались глубже, волосы потускнели, во взгляде усталых глаз – безнадежность.
– Лавиния, – произнес он, по обыкновению склоняясь к ее руке.
Коснувшись ее влажных пальцев, он не вздрогнул, и губы его не задымились от поцелуя.
– Джеймс, присядь, пожалуйста. – Лавиния без лишних церемоний взяла его за рукав и потянула за собой на диван.
– Настолько заметно?
– Да. Мне бы следовало солгать из вежливости, но не стану. Краше в гроб кладут, как говорят в народе.
– Хорошо, что мы начали с главного и мне не придется издалека подбираться к тому, что ты должна узнать….
«О главном ты, наверное, даже не подозреваешь, и я не знаю, как заговорить об этом», – подумала Лавиния, стараясь сохранить ровное и любезное выражение: чтобы Джеймс не понял, как остро она ему сострадает, как она его жалеет. Мужчины ненавидят, когда женщины замечают их слабость.
– Лавиния, то, что я тебе скажу, возможно, изменит твое отношение ко мне раз и навсегда, – продолжал Джеймс. – Дэшвуд не просто лишил меня силы – он лишил меня моей магии. Я больше не «рыцарь-эльф», и не потому, что сам так решил и пытаюсь бороться со своей сущностью. Просто эту часть меня выжгли адским пламенем. Теперь я – как все. Я больше не смогу хлопнуть в ладоши и перенестись из Линден-эбби в Лондон. Или взбираться по отвесной стене, преследуя призрака. Я никогда не смогу показать тебе Третью дорогу и даже не уверен, что сам могу ее видеть. Ты, конечно, потрясена и огорчена, и тебе потребуется время, чтобы ты обдумала все и решила, примешь ли ты меня такого. Без возможности уйти на Третью дорогу.
Потрясена? Огорчена? Каждое его слово падало на нее, как каменная плита, и под конец ей казалось, что она замурована в рухнувшем на нее склепе… Но слабый луч света все же пробивался между камнями. «Примешь ли ты меня?» Джеймс сказал ей эти слова?
«Приму – как кто? Как друг? Как…»
Времени на размышления не оставалось, ведь иначе он встанет и уйдет, подумав, что она все еще та девчонка, очарованная рыцарем-эльфом… А ведь многое, многое изменилось за столько-то лет. Она простила ему все, когда он вернулся к своему истинному предназначению – охоте на нечисть, и готова принять его – любым. Притвориться другом. Притвориться сестрой. Кем угодно. Потому что любовь не иссякает, любовь долго терпит и милосердствует… Какой из апостолов это сказал? Неважно. Неважно даже, что он имел в виду любовь божественную, а вовсе не то чувство, от которого просыпаешься среди ночи с часто бьющимся сердцем, в гнезде из скомканных простыней.
А ведь Джеймс предал ее, напомнила обида, и не единожды! Предал, когда отринул свой волшебный дар и их общее будущее. Когда не пришел за ней в день свадьбы. Когда променял ее на глупую девчонку Агнесс. Ах, да, еще он предал ее, когда назвал своим другом.
И вот он сидит перед ней, глядя в пол, опустив на колени стиснутые кулаки, и выглядит тенью прежнего себя. Рыцарь Тристан, раненный отравленным копьем, а она подле него – Изольда, но не первая, а вторая, та самая белорукая жена, что будет отирать смертный пот с его чела. И если он спросит ее, какие она видит паруса, что ему ответить? Черные – к беде, белые – к исцелению, вот только нигде на горизонте не маячат белые паруса, сколько не всматривайся, их нет. С тех пор как Дэшвуд вошел в тело Чарльза и явил ей Вторую дорогу, мир кажется еще гаже, чем был прежде. Повсюду ей видится или копоть от заводских труб, или мишурный блеск. А белых парусов как не было, так и не будет. Никто не приплывет на подмогу. Так чем же его утешить?
Только тем, что она признает правоту апостола: любовь все прощает, всему верит, всегда надеется и все переносит. Теперь-то она поняла: любовь не кончается, как бы тебе этого не хотелось. Она просто есть. А Джеймс Линден – лучший из людей. И она сделает все, чтобы исцелить его, или хотя бы помочь ему найти себя в этом новом для него мире – в мире без магии.
– Я приму тебя, Джеймс. Конечно, приму. Я буду охотиться с тобой, когда ты снова сможешь охотиться. Я буду помогать тебе во всем, в чем смогу помочь. Ведь я… Я твой друг. Ты же знаешь.
Она невесело усмехнулась и положила ладонь на его стиснутый кулак.
– Я знаю, Лавиния. Я прошу тебя стать моей женой. Тебе не придется быть женой пастора, потому что с этой стези я сошел раз и навсегда. Ты будешь женой охотника на нечисть, лишенного магической силы. Я не остановлюсь. Теперь – особенно. Весь свой опыт и все свои знания я употреблю на то, чтобы преследовать порождения тьмы. Я прошу твоей руки второй раз… Что ты ответишь мне сейчас, Лавиния?
«Нет, я не расскажу тебе про черные паруса, – успела подумать она. – Я вообще ничего не расскажу тебе, Джейми Линден».
– Я согласна, – сказала Лавиния.
