Прежде чем Агнесс успела заговорить, леди Мелфорд оттолкнула ее и непрошеной гостьей вошла в холл. Белокурые волосы разметались, словно она скакала верхом, на конную прогулку указывала и ее амазонка, но у обочины Агнесс заметила фаэтон – тот самый, поездка в котором положила конец их дружбе. А на сиденье…
– Позови лорда Линдена, – бросила Лавиния, оттесняя ее от двери.
Он был тут как тут. Наверное, сидел в своей комнате, читал и переворачивал страницы липкими от шоколада пальцами. Обо всем, что происходило, Чарльз узнавал первым. Даже странно, что на этот раз кузина опередила его.
– Леди Мелфорд, что вы здесь…
– Не стой столбом, Чарльз, а ступай к моему экипажу и помоги внести твоего дядю. Сам он не может идти.
Чарльз тихо, но прочувствованно выругался, Агнесс вскрикнула, а из кухни прибежала дебелая кухарка, второпях поправляя чепец и вытирая руки. От взгляда, которым наградила ее леди Мелфорд, пропитанный жиром фартук едва не вспыхнул.
– Долго же пришлось тебя дожидаться, любезная. В другое время я бы тебе даже ведро угля донести не доверила, но теперь нам понадобятся твои услуги. Пойдешь с его милостью.
Вдвоем они внесли в дом Джеймса, который не издал и стона, когда Агнесс бросилась его тормошить. Еще до того, как ее ладонь легла ему на лоб, она почувствовала жар.
– Что с ним стряслось? Он жив?!
– Он дышит, – отозвалась Лавиния, досадливо морща лоб, словно занималась важным делом, а под ногами путался котенок. – Отнесите его в постель. Что? Нет, грелки не нужно, и камин тоже не разжигайте! – прикрикнула она на кухарку, помогавшую тащить Джеймса на второй этаж.
– Вы охотились? – спросил Чарльз, покрепче подхватывая дядю под руку.
– Да, и после охоты с ним такое иногда случалось. Он впадал в беспамятство, если тратил слишком много сил. Но час, два, и он уже был на ногах. Я не знаю, что с ним происходит на этот раз.
Она встала боком, и там, где от воротника вниз тянулся ряд пуговиц, на блестящем черном шелке Агнесс заметила бурые пятна. И пахло от миледи не только привычным жасмином, но почему-то серой.
– Он ранен?!
– Нет. То есть да, но не так, как ты думаешь. Дэшвуд отнял у него нечто большее, чем кровь…
– Дэшвуд? Вы ездили в Медменхем? Но почему же Джеймс не позвал меня?
Лавиния вздохнула, словно ответ на этот вопрос был настолько очевиден, что не стоило тратить лишних слов.
– Распахните окно и проветрите комнату! – задрав голову, выкрикнула она, когда служанка и молодой хозяин уже втащили мистера Линдена на второй этаж. – Я сейчас приду!
Но Агнесс встала у подножия лестницы, словно готовый к обороне солдат, хотя вместо аркебузы при ней был только вязальный крючок.
– Никуда вы не пойдете. Посмотрите, что с ним случилось! Вы были там и позволили им сотворить с ним такое!
– О, ты не представляешь, Агнесс, что могло бы произойти, не будь меня рядом.
– Да, мне трудно представить что-то хуже этого.
– Он сам сделал выбор. Сам пришел ко мне. Или ты думала, что пришьешь вихрь к своей юбке? Все равно ты не сможешь дать то, что ему нужно. Жизнь с тобой будет пресной, как хлебный пудинг.
Обе они вслушались в возню наверху, дожидаясь, когда же заговорит Джеймс, но, кроме хлопанья простыней, других звуков со второго этажа не доносилось.
– А с вами ему стало куда как веселее! – скрестила руки Агнесс. – Настолько ему стало хорошо, что вы приволокли его домой полумертвым.
– Ты не можешь с ним охотиться. Тебе не хватит ни сил, ни умений.
– Зато я вижу потустороннее, леди Мелфорд, и умею справляться с нечистью не пулей, так словом. Вы, кстати, не задумывались, почему в Мелфорд-холле прекратились сквозняки?
Лавиния уже поставила ногу на первую ступеньку, да так и замерла. И впервые за это время посмотрела на девушку внимательно и без досады, как на человека, а не на выбоину в дороге, мешающую ей двигаться дальше. Что-то в ней переменилось. Возможно, она вспомнила тот вечер, когда привезла продрогшую гостью в имение, накормила досыта и пришла пожелать ей спокойной ночи, не забыв предупредить о сквозняках.
Жаль, что из памяти призраков изгнать труднее, чем из дома. Даже если сэр Генри перестал прикасаться к жене своими узловатыми пальцами, ее воспоминания все равно наполнены им, как рана гноем. А у Агнесс память одержима другим духом, он приходит во сне и наставляет на нее пистолет, приказывая занять место у позорного столба.
Леди Мелфорд отошла от лестницы и присела на скамейке, которую, словно личный смотритель, сторожил рыцарь в доспехах.
– Мне бы твой дар, девочка, я перевернула бы мир вверх тормашками. Или хотя бы стала счастливой и свободной и делала бы, что захотела. Ты же ставишь свечу под сосуд. Смотришь на мир в дверную щелку, боишься сделать шажок за порог. Ты ясновидящая – ну так посмотри же вокруг ясным взором и живи! Просто живи. И не мешай Джеймсу жить в соответствии с его природой. Этим летом я почти содрала с него белый шарф, но ты удержала его от того, чтобы окончательно вступить на Третью дорогу. Зачем?
– Третья дорога страшна.
– Но неужели тебя не пленяет ее ужас?
Волосы, по которым она проходилась черепаховым гребнем, встают дыбом на загривке, зубы, которые помогала чистить мягкой тряпицей, впиваются в руку мужчине и начинают рвать его плоть. А со всех сторон уже плывут другие селки…
– Нет.
– Тогда я сочувствую тебе, потому что ты его потеряешь. – Лавиния посмотрела на нее с непритворной жалостью. – Видела бы ты, как он водил меня по Медменхему и показывал сокрытое. Он выглядел куда счастливее, чем в любое воскресенье.
– Вы не должны больше видеться с ним! – вспыхнула Агнесс. – Оставьте его в покое!
– Да ты, я вижу, ревнуешь.
– Нет, я… – смешалась Агнесс, и ее смущение позабавило миледи.
– Еще как ревнуешь, – удовлетворенно отметила она. – Неужели у тебя получилось полюбить Джеймса в человеческом обличье? Преподобного ректора, а не рыцаря-эльфа?
– Как человек он тоже хорош, – проговорила девушка чуть слышно.
– А у меня вот не получилось, – подумав, сказала леди Мелфорд. – Даже не знаю, что это говорит о нас обеих. И о нем.
Агнесс не могла определить, что же задевало ее больше: когда Лавиния смотрела на нее, как многоопытная дама на дебютантку в кисее, или когда пыталась разговаривать с ней доверительно, как с подругой. И так, и так делалось тошно, потому что речи ее фальшивы насквозь. Им с Лавинией было что делить, и обе об этом знали. Так зачем любезничать? Зазеваешься, и к виску приставят дуло пистолета.
– Хватит, не хочу я больше вас слушать! Уходите прочь из моего дома!
– Это мой дом, – послышалось у нее за спиной.
