Мальчик вытянулся, ростом почти догнал Джеймса, хотя еще не обрел мужской стати и до сих пор похож на гончего щенка. Но уже такой обворожительно-нахальный! Этот прямой сияющий взгляд, и рот – пухлый, яркий, надменный. Безупречные зубы, но между верхними щель: в народе считается, что это – признак похотливой натуры. Ох, и намучается же с ним преподобный дядя!
– А я повторю, что вы, леди Мелфорд, не изменились вовсе. Так вы знакомы с моей кузиной?
– Да, мы знакомы, – сказала Агнесс, глядя исподлобья: перед ней стояла беглая каторжница, знакомством с которой не стоит похваляться. Лавиния послала буке обворожительную улыбку.
– Я имела счастье познакомиться с ней этим летом, лорд Линден.
– Только вы называйте меня Чарльзом. Как прежде. Пожалуйста.
Она вспомнила: в детстве Чарльз был в нее влюблен. Ей было восемнадцать, ему – восемь. У нее в разгаре был роман с Джеймсом, и тогда она свято верила, что рано или поздно они поженятся, что их ждет долгая, счастливая, а главное – интересная жизнь! А Чарли злился, и ревновал, и пакостил дяде, насколько хватало силенок и умишка. А Уильям шутил, что будь Лавиния расчетливее, могла бы выйти замуж не за младшего из братьев, а сразу за наследника рода.
Лавиния перевела взгляд на Агнесс. Девочка повзрослела. Лицо еще не утратило детские линии, но в глазах больше не светится доверчивость и та безмятежность, которая когда-то пленила Лавинию. Что ж, страхи имеют свойство сбываться. Агнесс стала ее соперницей, причем удачливой, победившей. Что бы ни стояло за победой, ее личные достоинства или холодный расчет Джеймса, желавшего заполучить послушную жену. Расчет… Нет, расчета там, на площади, не было и в помине. Чувство. Пусть чувство собственности, присущее фейри, но все же чувство. Лавиния умела признавать самую горькую правду, но правдой было и то, что краше Агнесс не стала. И что мальчик, по возрасту годный ей в кавалеры, пожирал глазами не ее, а старшую даму.
– Вы подыскиваете ткань для первого большого бала, мисс Тревельян? Вот этот оттенок весенней зелени достаточно светлый, чтобы считаться подобающим для юной особы, но выделит вас из толпы и подчеркнет ваши достоинства.
Агнесс жарко вспыхнула. На миг Лавинии показалось, что она, с присущей юным особам пылкостью, зальется слезами и выбежит вон. Но девочка совладала с чувствами и промолвила неожиданно твердо:
– Ваш совет неуместен, миледи. Я готовлюсь не к балу, а к представлению ко двору. Весной королева примет меня во дворце Сент-Джеймс. Этой почести соответствует иной цвет, цвет безупречной репутации. Белый.
Ох, уж эти девические выдумки! «Репутация! Откуда же у нас с тобой взяться репутации?»
– Цвет репутации тоже бывает разных оттенков, – сообщила миледи без малейшей иронии и прошлась взглядом по штукам белого шелка. – Вот этот. Шестой снизу.
Приказчик топтался в стороне, но следил за ее пальцами, как ожидавший подачки спаниель, и рулон тут же лег на прилавок.
– Великолепный выбор, мадам. Лионский шелк наивысшего качества. Плотный, прекрасно держит форму.
– Не слишком яркий белый оттенок с золотистым свечением. На вашем месте, мисс Тревельян, я бы отдала ему предпочтение, в нем вы не будете выглядеть слишком бледной. Когда меня представляли королю… Королю Вильгельму… Я выбрала ослепительный белый с легчайшим серебристым отливом, – Лавиния снова улыбнулась, теперь уже с совершенно искренним довольством.
– Билли-морячок не заслуживал такого зрелища! – надулся Чарльз Линден, как будто обделенный. – А правду говорят, будто голова у него была точь-в-точь как ананас?
– Я не заметила, Чарльз. Под огромным париком трудно было разгадать форму головы его покойного величества.
– Какими вы нашли его манеры? – допытывался юный лорд. – Я много слышал о том, что после долгих лет во флоте они покрылись коркой соли. Будто бы он был несдержан на язык и выражался, как заправский боцман. Надеюсь, он не пел при вас «Что будем делать с пьяным матросом»?
– Он проявил себя настоящим джентльменом.
– А его побочные дети? Они тоже сгрудились в гостиной и смотрели на вас?
– Господа и барышни Фитцкларенс тоже были там, но, смею тебя заверить, вели себя сдержанно…
– Как и долженствует тебе, Чарльз! – запальчиво проговорила Агнесс.
Закусив губу, она озиралась по сторонам, словно ища поддержки в угодливых лицах приказчиков, как вдруг ее глаза расширились. Она моргнула, впуская в душу радость и плотно захлопывая за ней дверь. Когда же обернулась к кузену, детская досада сменилась уверенностью, как показалось Лавинии, расчетливой. Подмоги девочка дождалась.
Ее утешитель замешкался у витрины, словно ворон, спорхнувший с голой ветви на розовый куст. Для него мода остановилась несколько веков назад. В своем долгополом черном сюртуке и узких черных брюках Джеймс Линден смотрелся совершенно неуместно в этом царстве роскоши. Впрочем, один из приказчиков, вертлявый паренек с липкими перышками на висках, подлетел к гостю и предложил его преподобию лучший батист, белый, как одежды праведников. И тут же поежился, словно ледяным ветром потянуло. Подобная суетность священнику не к лицу. Очевидно, что в магазин он пришел не за покупками.
При встречах с преподобным Лавиния наловчилась так быстро надевать маску надменной иронии, что он не успевал разглядеть ее лица. Поверхность маски приятно холодила кожу, правда, слезы под ней сохли дольше. Но и так сойдет. Многолетняя привычка выручила ее и сейчас.
Она коротко кивнула, отвечая на низкий поклон, и скосила глаза на Чарльза. Мальчик ухмылялся как ни в чем не бывало. Был он задорным, как петушок на флюгере – чем сильнее гроза, тем бойчее вертится.
– Рад вас приветствовать, леди Мелфорд. Чем я обязан вниманию, кое вы проявили к моим скромным племянникам?
– Леди Мелфорд помогала Агнесс подобрать ткань к платью, – зачастил юный лорд. – И рассказывала нам о своем представлении ко двору. Леди Мелфорд пришлось иметь дело с Билли-морячком, и это, скажу я вам, был первостатейный ужас! Король так залил за воротник, что прыгал по трону, как по палубе в шторм, песенки непотребные пел и требовал еще грога. Но бастарды были начеку и быстро повязали папашу-буяна…
– Чарльз, ничего подобного я не говорила!
– Все потому, что вы жалели кузину Агнесс. Уберегали ее от скверны…
В следующий миг граф был схвачен чуть выше локтя. Мальчик сморщил нос, но не от боли, а от досады, что дядя не дал ему доврать.
– Мы уходим, леди Мелфорд, – сказал Джеймс.
Агнесс довольно кивнула. Так и льнула к опекуну – праведница, довольная тем, что повеса едва не схлопотал по губам за нескромные речи. Интересно, в воскресной школе она первой тянула руку, увидев, как сосед по парте пририсовывает ангелу цилиндр и усы? Маленькая ябеда.
Но радость Агнесс пропадала втуне, потому что Джеймс медлил. Его задумчивость, впрочем, не мешала ему с должной твердостью сжимать локоть племянника, вызывая если не скрежет зубовный, то хотя бы хруст костей.
