Тишина подействовала на девушку умиротворяюще. Агнесс присела на краешек кресла и просидела так час, а может, и два, как вдруг застекленные двери отворились. В Зеленую гостиную прошествовала королева.
Агнесс чуть не вскрикнула от радости, когда вместо принца за ней, прихрамывая, вошел пожилой джентльмен. Наверное, в молодости он был высок и статен, но годы не пощадили его фигуру: из-под лоснящегося фрака выпирал живот, а стоячий воротничок, подвязанный бордовым шейным платком, не мог скрыть обвисшие щеки. Да и крупный, чуть загнутый нос с возрастом сделался хищным. Но более всего поражали его брови: густые и седые, как побелевшие от мороза заросли терновника, они так и лезли ему в глаза, заставляя щуриться.
– Ах вы, негодник! Вы заставили меня ждать! – распекала его королева и топнула ножкой, но не во гневе, а как будто поддразнивая.
Ее спутник выпятил грудь.
– Ваше величество! Джентльмен не может потратить менее получаса на одевание к ужину, а прием во дворце… х-м-м… требует куда большей элегантности. Я хотел произвести благоприятное впечатление.
– Вам это удалось. Похоже, вы все еще помадите волосы «имперским кремом Арнольда».
Она уже протянула руку, чтобы потрогать его клочковатые бакенбарды, но опомнилась и указала гостю на кресло у камина. Сама же присела на диван и разгладила складки синей тафты, такие жесткие, что они топорщились зигзагами.
– Только брови вы перестали подкрашивать.
– Виноват, мадам. В следующий раз явлюсь при всем параде. – Джентльмен поскрипывал креслом, устраиваясь поудобнее. – Не пеняйте старику за то, что он отвык от придворной жизни. Наши встречи стали так редки с тех пор, как я оставил пост. И с тех пор, как в жизни моей королевы произошли… гм-м… некоторые изменения.
Говорил он в нос, а «р» произносил неразборчиво, почти как «в» – «павад», «коволева». То был выговор, присущий аристократам из среды вигов, их потайной язык, который высмеивали сатирики. У Агнесс имелись свои причины, чтобы ненавидеть светский акцент. Именно так разговаривал с ней барон Мелфорд, пока Агнесс не заманила его во флакон из-под духов. Наверное, он до сих пор проклинает ее со дна озера, манерно растягивая слова…
Речь джентльмена не понравилась и королеве, но по другой причине.
– Неужели вы дуетесь на меня, мой милый друг? – Меж ее бровей пролегла морщинка, но тут же разгладилась. – Если так, то мне нечем оправдаться, кроме того, что только в замужестве я обрела счастье. Я не стыжусь делать это признание в присутствии моей гостьи. Вот вы хотите выйти замуж, Агнесс Тревельян?
Агнесс еще только выпрямлялась из глубокого реверанса.
– О да, ваше величество! Больше всего на свете!
– Достойное желание. Видите: мы, женщины, думаем одинаково. Нам ни к чему громкие права, завоевания, какие-то свершения в науке. Наше счастье – в семье.
– Лучше не скажешь, мадам, – почтительно склонил голову старик.
– Что же до вас, мой добрый друг, у меня к вам просьба. Побеседуйте с моей гостьей. Она стала свидетельницей ужасного происшествия, но вы сумеете ее и успокоить, и разговорить. А когда прибудет ее дядя, Джеймс Линден, поговорите и с ним тоже.
– Вы вызвали меня только ради этого? – спросил он разочарованно.
– Не только, – улыбнулась королева. – Я скучала по вам, милый лорд М., и мне очень жаль, что ужасное происшествие омрачает нашу встречу. Я приму вас, как только вы освободитесь.
– Буду счастлив вновь послужить моей государыне.
Он поднялся, чтобы проводить ее поклоном, и долго еще стоял, прислушиваясь к затихающим шагам. Правой рукой он цеплялся за подлокотник, и Агнесс отметила, как сильно она дрожит. Левая висела безвольно, и жизни в ней было не больше, чем в рукаве фрака.
Так вот он кто, опомнилась Агнесс. Уильям Лэм, лорд Мельбурн. Легендарный премьер-министр, в честь которого назван город в Австралии. Он занимал высокий пост, когда Виктория взошла на престол, и он же ввел ее в курс всех дел, обучил всем премудростям политики. Не так давно Агнесс слушала о Мельбурне на уроках, а теперь ощущала на себе его испытующий взгляд.
– Нуте-с, мисс Тревельян, поведайте-ка мне, что в вас такого особенного, – неторопливо заговорил вельможа.
– Простите, милорд?
Мельбурн принадлежал истории. Это ведь все равно, как если бы к ней обратился Юлий Цезарь, ну или хотя бы Оливер Кромвель.
– Экхмм… Сами рассудите: моя покойница-жена, леди Каролина, любила приводить в дом бродяжек. Пичкала их сластями, обряжала в восточные костюмы, забавлялась с ними, как с куклами. Однако… гмм… фривольная филантропия не свойственна ее величеству. Так чем же вы ее заинтересовали, милое дитя, раз вы во дворце, а не в околотке? Что в вас особенного?
– Я вижу привидения, – созналась Агнесс.
Карие глаза под седыми бровями заблестели, как желуди, упавшие в заиндевевшую траву.
– Кхм… многообещающее начало, – пожевал губами Мельбурн. – Нельзя ли подробнее?
3
Дома Джеймса ожидало еще одно потрясение. В фойе по обе стороны двери стояли навытяжку гвардейцы в алых мундирах. По двум рядам пуговиц, пришитых попарно, и красной кокарде на медвежьих шапках Джеймс определил, что принадлежали они к полку Колдстрим. Королевский караул. Но здесь-то они что позабыли?
Третий гвардеец, капитан, о чем свидетельствовала роза на эполетах, замер перед кушеткой, на которой, согнув ногу в колене, возлежал лорд Линден.
– …но самым примечательным директором Итона был Николас Удалл, живший в XVI веке, – вещал сиятельный племянник. – Вместе с двумя учениками он украл школьное серебро и снес ростовщику…
Рука в белой перчатке стискивала эфес. Судя по тому, как подергивались черные завитые усы, офицер прилагал все усилия, чтобы не выхватить саблю из ножен и не обрушить мальчишке на темя, пусть и плашмя. Каждое слово лорда Линдена увесистой каплей падало в чашу его терпения.
– Чарльз!
Мальчик вскочил и отвесил поклон, но его учтивость не смягчила опекуна.
– С тебя глаз нельзя спускать! Что ты успел натворить, раз за тобой присылают королевских гвардейцев? Полицию еще понятно, но гвардейцев?
– Не за мной, сэр, а за вами.
– Что? – опешил мистер Линден.
– Кузина Агнесс попала в переплет. Сейчас вас отвезут к ней в Тауэр, – посочувствовал племянник. – Но я буду носить вам передачи.
– Не в Тауэр, а в Букингемский дворец, – устало сообщил капитан гвардии. – Извольте следовать за нами, но имейте в виду – дело строжайшей секретности. А вам, юный сэр, надлежит тотчас забыть об увиденном.
– Сделать сие будет сложно, ибо память у меня остра, – повинился Чарльз. – Впрочем, ничто так не притупляет память, как бутылка мозельского в ресторане «Веррей».
