И так было во всем. По любому пустяку он начинал ненужный спор. С годами Елена приучила себя говорить только самое необходимое, ведь каждое слово могло вызвать ссору. Что бы ему ни предложили, сначала он отвечал «нет». Чтобы добиться желаемого, нужно было разговор начинать с отрицания: «Жаль, что мы не можем себе позволить…»; или: «Это, конечно, невозможно, а как было бы хорошо, если…». Тогда супруг возражал и мог выполнить желание Елены, но было так утомительно каждый раз продумывать эти маневры.
Пьяным Сева становился еще более вздорным. Оскорблял стариков — родителей Елены. Это у него получалось, однако выразить какую-то мысль не мог. Говорил несвязно, бессмысленными фразами, забывал слова, не заканчивал предложения. Пьяным долго не мог заснуть: все вскакивал, куда-то бежал. Зато на следующий день после пьянки отсыпался, мог все дела бросить, проспать сутки. Вставал только поесть и снова заваливался спать. Постепенно вся жизнь у них стала складываться из этих циклов: день — два пьет, день отсыпается, на третий работает, потом все повторяется. Спасибо, управляющий у него был хороший, сам выполнял всю работу.
Родители Елены совсем состарились, зятю не перечили, молчали, боялись еще сильнее навредить дочери. Павел Кузьмич, занимался торговлей. Он-то надеялся, что зять возьмет на себя его дело, соединит со своим, расширит. Но потом, узнав Севу поближе, решил не торопиться с объединением, и правильно сделал. Павел Кузьмич имел двухэтажный дом в центре города, на хорошем, людном месте. На первом этаже располагалась мануфактурная лавка. Маленькую комнатку, рядом с черным ходом, занимал старик — истопник, живший у них уже много лет, он же был и сторожем; другую комнатку, на первом этаже, сдавали портнихе. Женщина эта, Акулина, шила хорошо, к ней ходили богатые клиентки, заглядывали они и в лавку, что тоже способствовало торговле. Уже выйдя замуж, Елена полюбила сидеть у портнихи, знакомилась с клиентками, беседовала. Эта комнатка стала чем-то вроде женского клуба — единственным развлечением для Леночки. Имелся в доме и цокольный этаж, он был занят под склад. Родительская спальня также располагалась на первом этаже, а весь второй этаж после свадьбы они отдали дочери. На втором этаже за кухней была еще одна отдельная комнатка для прислуги с выходом на черную лестницу.
В восемнадцать лет, через год после свадьбы, Елена родила сына. Роды были очень тяжелыми, и больше детей у нее не было. Сын Алешка стал всем для Елены и для ее родителей. Всю свою жизнь теперь она посвящала ему. Хотя няньку и нанимали, но мать проводила с ребенком почти все время. Она с ним и занималась, когда подрос. Сама Елена получила хорошее образование и многое могла передать сыну. Алешка не отрывался от нее. Сева не проявлял к нему никакого интереса, так же, как и к жене.
Говорят, ночь помирит… Но и в постели она не знала радостей. Почти до сорока лет не могла понять, что же хорошего находят женщины в любви, как они могут еще и мужьям изменять, какая в этом радость — посреди ночи толчок локтем в бок, давай, быстрее. При этом еще и оскорблял ее: «что ты за баба», «лежишь, как бревно», «рыба». И при встречах, после деловых поездок, муж никогда не обнимал ее, не целовал, лишь лез под юбку. Особенно нравилось ему щупать жену, когда в соседней комнате находились ребенок с няней, служанка или родители жены. Елена дергалась, в испуге шарахалась в сторону, боялась, что кто-нибудь войдет. Чувствовала она себя в это время курицей, которую крестьянка проверяет — снесет яйцо или уже снесла.
Как-то днем она сказала ему:
— Хоть бы обнял меня.
— Зачем тебя обнимать, у тебя же сейчас женские дела, — равнодушно ответил он.
Была у Севы к тому же гадкая привычка подглядывать. Любил подкрасться незаметно и наблюдать за интимным туалетом жены. Понять это было невозможно — ведь он имел полное право войти и смотреть открыто, но нет, тайком, украдкой было ему интересней. Заставала она его и за подглядыванием за прислугой, видела, как он затаив дыхание, наблюдает за тем, как служанка, в жару скинув кофту, обмывала под умывальником потные подмышки, полную грудь. Старики также неоднократно видели его затаившимся у двери служанки, но дочери ничего не говорили — его уж не исправишь, а ей лишняя обида.
Когда сыну исполнилось пятнадцать лет, Всеволод Игнатьевич отвез его учиться в столицу, поселил у своих бездетных родственников. В этой поездке он задержался надолго, потом съездил еще раз, зачастил с поездками. Елена тосковала по сыну, думала, что и муж скучает по нему, оттого и ездит часто. На Святки сын приезжал повидаться. Он был рад матери и деду с бабкой, но быстро заскучал по новым друзьям. Все его разговоры были о них. Общих тем не стало. Елена поняла, что казавшаяся такой прочной нить их взаимопонимания быстро порвалась.
Муж не зря все ездил в Питер. После Святок он вдруг объявил, что продал свое дело и больше сюда не вернется, что Елена ему не нужна, пусть живет, как знает, к нему не ездит. С тем и уехал. Что же, для другой он, видно, стал хорошим. От чужих людей Павел Кузьмич узнал, что зять живет у одной вдовушки. Так рухнула семейная жизнь Елены. Для чего она столько лет подлаживалась, терпела? Чтобы остаться одной у разбитого корыта?
Вскоре после этого мать Елены от обиды за дочь расхворалась, а после Пасхи умерла. Отец втайне отправил сообщение о смерти тещи зятю, надеялся поговорить с ним при встрече, образумить, но тот даже на похороны не приехал, лишь передал тестю, что пусть на него больше не рассчитывает. Старик тоже занемог.
И так жизнь у Елены была безрадостна, а тут и вовсе все рухнуло: мать умерла, сын уехал, муж бросил, отец болен. Осталась в тридцать пять лет соломенной вдовой. Сидела в пустой квартире со своей собачонкой, не зная чем заняться. Отец винил себя: зачем торопился замуж отдавать? Почему получше не узнал человека? Как теперь она останется одна, кто ее будет кормить?
В это время одна из клиенток портнихи, умная, образованная и богатая госпожа Х. подсказала Елене идею — открыть салон по продаже женского готового платья. Елена загорелась этой мыслью. Отец был рад, что она хоть чем-то заинтересовалась, да вдруг и впрямь у нее что-то получится. Все равно, чувствовал, сам он долго не протянет. Пусть, пока он жив, дочь попробует свои силы. Столько лет она от скуки приглядывалась к работе портнихи, знакомилась с ее клиентками, может быть, теперь это пригодится.
С этого началась у Елены другая жизнь. Словно не она жила до сих пор. У нее появились энергия, живость, новые идеи возникали сами собой. Вся прошлая ее жизнь как бы осталась за чертой.
Павел Кузьмич с Еленой обдумали идею вместе, долго чертили планы перестройки первого и цокольного этажей. Для салона готового платья места нужно было больше, чем для его мануфактурной лавки. Решили расширить торговый зал и освободить полуподвал под швейную мастерскую. Отец переехал в комнату внука на второй этаж. Нанимать мастеров, договариваться с ними он стал уж в присутствии Елены, и работникам велел ее слушаться, мол, она будет всем руководить.
— Хочешь, чтобы тебя уважали, требуй выполнения всех твоих приказов, не забывай проверять, даже если они и не очень важны. Люди должны понять: то, что ты сказала — закон, — наставлял он ее.
