Чиновник шагнул в шатер, чуть согнувшись, с весьма недовольным видом. Княгиня сидела, спокойно глядя на него, не сделав ни приглашающего жеста, ни единого движения. Снаружи ярко светило солнце, под пологом было много темнее, вошедший не сразу разглядел Ольгу и какое-то время стоял, озираясь. Первым, что выхватили его глаза, были связки мехов, которые княгиня специально велела положить на видное место. Оторвать глаза от такой роскоши чиновник был не в силах, даже потом, разговаривая с Ольгой, он все время косил на скору.
Славич напомнил чиновнику, что держать ладьи княгини Руси наравне с судами простых купцов негостеприимно, вряд ли император Константин это одобрит. Чиновнику мало что говорило имя княгини далекой страны, и он не торопился исправлять свою оплошность. Тогда Ольга начала говорить сама. Она посетовала, что в свой предыдущий приезд была встречена много лучше, император Роман Лакапин оказывал ей всякое внимание. Упоминание опального правителя почти рассмешило чиновника.
– Роман Лакапин давным-давно не император, русская архонтесса слишком редко бывает в Константинополе…
Ольга кивнула:
– Да, у меня довольно дел в моей стране. Она много больше Византии, поэтому требует заботы. А про императора Романа я знаю, слышала про Принцевы острова. Я приплыла к императору Константину, мы встречались, но тогда он был еще юношей, хотя уже женат.
Чиновник забыл про меха, по тону, которым говорила архонтесса, было ясно, что она достаточно хорошо знакома и с императорской семьей, и с делами самой Византии. Служитель стал намного более покладистым, он быстро переписал всех оставшихся и поспешил на берег. Княгиня подозревала, что не столько чтобы заняться другими судами, сколько чтобы доложить, кто именно прибыл. В Царьграде успели забыть грозные суда русов под стенами города во времена князя Олега, а про князя Игоря помнили только, что сожгли его флот у Иерона. Про то, что императору пришлось откупаться во время второго похода, мало кто знал, ни к чему такое знание в Царьграде. Но посещение чиновника сдвинуло дело с мертвой точки.
За Ольгой прислали большие носилки, в них вполне могли поместиться двое, но Улеб наотрез отказался и отправился к городу вместе с воеводой пешим, хотя снова начал лить теплый, но частый дождь. До подворья Святого Маманта он добрался совершенно промокшим, но быстро обсох у огня. Княгиня хорошо помнила, что лето в Царьграде теплое, потому не переживала за сына.
Так началось их пребывание в Царьграде.
Царьград очаровал Улеба, никогда не видевшего такого количества домов. Особенно поразило его то, что дома сплошь каменные. Киев, Новгород, Чернигов да и другие города Руси деревянные. На Руси много дерева и мало камня. Потому горят легко, потому и не стоят вечно. Ольга возражала – дерево, оно живое, оно дышит, камень тяжело отопить зимой, хотя он и крепче. Славич усмехался другому – в Царьграде совсем не все дома каменные, это только раскрас такой, внутри дерево и не лучшее, не дуб, как на Руси, а только доски, к тому же пилой пиленные, а не топором рубленные. А сверху налепили алебастр красивыми изгибами, точно из камня выточено. Стукни по такому, и отвалится. Княжич с сомнением качал головой, но однажды увидел, как отвалившийся кусок штукатурки обнажил действительно деревянные внутренности, покрытые сизой плесенью, и брезгливо поморщился. И впрямь в Царьграде все богато только снаружи, а копни вглубь, вот такая же плесень? Тогда прав брат, сама империя сгнила внутри под красивой наружностью.
От таких крамольных мыслей Улебу стало не по себе, и он перестал ходить с купцами по городу, кроме самого центра, где отвалившуюся штукатурку тут же возвращали на место.
Княгиню интересовали другие дела, она ходила на рынок, смотрела, сравнивала цены с киевскими, примечала, что и почем продают, что берут охотней. Ну, скору и воск понятно, своего зверья нет, и воск для свечей, которых жгут много, тоже нужен. Но, оказалось, ромеи охотно берут русский хлеб, у них свой мельче зерном, да и колосом короче. Ольга загляделась на льющуюся реку зерен, надо это обдумать, русичи все чаще садятся на местах постоянно, реже переходят с одного на другое. Места еще много, но уже мало кто под каждое поле выжигает новый лес, больше готовят рядом два-три поля и сеют по очереди. Пока одно дает зерно, два других отдыхают, потом наступает очередь следующего, а предыдущее идет под пар набираться силушки, какую люди своими посевами вытянули. Купцы дивились – женщина, а мыслит, как хороший глава рода, все про прибыток и выгоду разумеет.
Ромеи ждали товары русских купцов, но не дождались, даже пришли с вопросом, мол, когда же торговать будете. Княгиня удивленно приподняла бровь:
– Мои купцы уже все продали.
– Как?! – возмутился чиновник. – Не имеют права без разрешения!
Ольга в ответ недобро усмехнулась:
– Я все купила, а буду ли торговать – про то пока не знаю, может, подарю кому, а может, нищим у рынка раздам!
Чиновник зубами заскрипел от бессильной ярости, но возразить ничем не мог. Так и лежали на подворье связки скоры, стояли бочонки с медом и воском, пылились огромные мотки скрученных пеньковых веревок. Только рыбу да зерно, что привезли, княгиня велела продать сразу, чтоб не испортились. Да те меды, что сбраживаться начали, тоже распорядилась открыть, но продавать не стала, каждый день на подворье шумели богатые столы. Туда с охотой заходили местные купцы и даже чиновники поменьше, пили, ели, говорили. Хмельные языки быстро развязывались, выведать секреты становилось все легче. Казалось, еще немного, и сам император пожалует на подворье, чтоб испить чашу хмельного меда.
Но это только казалось, базилевс жил своей жизнью, она никак не соприкасалась с жизнью торгового ряда, разве что на ипподроме да в дни великих праздников, и то издали, могли видеть купцы и люд попроще своего императора. Он не сидел за одним столом даже с самыми лучшими воинами, его приемы были строго расписаны, никому не могло прийти в голову предложить базилевсу кубок вина, на то есть специальные люди, отвечающие за каждый глоток, каждую крошку, которая попадает на императорский стол.
Византия не Русь, император считался получившим власть от Бога, даже если в действительности получал ее, зарезав предыдущего правителя или женившись на убийце своего мужа. Базилевс должен был выглядеть недоступным для простых смертных, чтобы ни у кого даже мысли не возникло уравнять себя с богоданным! Иначе беда, иначе потеряется власть! И императоры Константинополя все усложняли и усложняли ритуалы приемов в Большом дворце, те выглядели все пышнее и красочнее, а за закрытыми дверями недоступных для посетителей комнат пряталось обыкновенное запустение. В Большом дворце, как во всем городе, и во всей империи, красивый фасад скрывал полуразвалившееся нутро. Но об этом не должен был догадаться никто, тем более чужаки! Послов встречали далеко на границе империи, везли вроде и с почетом, но самой дальней и неудобной дорогой, показывая по пути множество укрепленных крепостей, пусть поймут, что на Византию нападать не следует, себе дороже. В самой столице держали под неусыпным надзором, в специальном дворце, не давая носа высунуть наружу. Если был угоден, то всячески угождали и одаривали, если нет – обращались пренебрежительно и грубо.
