Катерина Анатольевна Воронцова, доктор, хирург, тридцатидвухлетняя дамочка с непростой биографией, швырнула со всей силы куда-то журнал, рывком встала с кровати и решительно отправилась портить настроение присутствующим, делясь своим, далеко не благодушным!
– Здравствуйте, Кирилл Степанович, – поздоровалась она предельно нейтральным, холодным тоном, входя в гостиную.
– Здравствуйте, Катерина Анатольевна, – обрадовался или сделал вид, что обрадовался, «царь-император». – Мы вас снова потревожили.
Ах ты ж господи боже мой! «Потревожил» он!
– Да, – подтвердила вмешательство в ее жизнь Катерина. – У нас хорошие новости. Соня идет на поправку. Дня через четыре, если станет выполнять в полном объеме все предписания, будет здорова.
– Ее можно забрать домой? – уловив настроение хозяйки, перестал дежурно-уважительно улыбаться Бойцов.
– Можно, – не колеблясь, разрешила она.
– Только сначала отужинайте, Кирилл Степанович! – занервничала Валентина, чувствуя, куда эти ветры непонятные дуют.
– Я с тобой! – откидывая одеяло, начала вставать Соня.
– А вам, девушка, положено лежать, – опередила инициативу Катерина. – Никакого балета! Постельный режим!
– Да я себя хорошо чувствую, – заныла просительно та.
– Лежать! – отрезала Катерина.
И двинулась в кухню впереди Кирилла. А куда деваться? Не выказывать же демонстративное полное игнорирование, удалившись назад в спальню? Что-то из невысказанного: «Вы все мне мешаете и раздражаете! Мотайте с моей территории поскорей, чтобы я вас не видела!»
Ладно, попьет чайку, пока господин Бойцов будет «отужинать». И только одна тема: здоровье Сони!
«И не смотри ему в глаза!» – дала себе мысленный предупреждающий приказ Катерина.
Ничего, нормально! Справилась, и тему и лицо удалось выдержать, как и установку, запрещающую прямые взгляды.
Эвакуация больной этажом выше прошла удачно, невзирая на Сонины капризы, с просьбами оставить ее у Катерины Анатольевны, здесь «веселее».
Вернувшись от соседей, заперла дверь, послонялась по квартире, не понимая, отчего так неуютно. Прислушалась к себе и призналась, что воцарившаяся тишина и долгожданный покой давят на мозг. Воронцова включила телевизор, сделав звук погромче, и отправилась в кухню пить чай.
Чай, несправедливо закинутый в сердцах журнал, найденный за креслом в спальне, бубнящий телевизор – прорвемся!
До приезда Тимофея осталось семь с половиной дней!
Понять бы, чего именно она ждет от его приезда, кроме, естественно, радости и счастья видеть?
Спасения? Спрятаться по привычке за него и отсидеться? А что дальше? Он уедет, и дальше-то что?
И хочет ли, чтобы он вмешался и своим присутствием остановил то неумолимое, что уже накрыло их обоих с Кириллом перенасыщенной электрическими зарядами грозовой тучей?
Не знала, понятия не имела, как себя вести, когда мужчина проявляет такой интерес, не интерес, нет, это слишком нерешительное определение. Когда всем существом, без слов, ставит женщину в известность о принятом им решении, от которого не отступится. И все бы ничего – имела она в виду его решения и «не отступится», если бы… если бы не звучали с ним в унисон желания, если бы не отзывалась всем, что есть в ней, женским.
К мужскому интересу различного уровня проявления, от интеллигентного намека до хамской атаки, Катерина привыкла и умела с легкостью с этим справляться различными способами – от мягкого отказа и элегантного ухода от навязчивого внимания до прямолинейно-грубого разъяснения, какой именно «шестнадцатый пролетающий» номер имеет мужская настаивающая на телесном общении особь.
А вот самой испытывать встречное желание, стремление, чтобы замирать, думать, и хотеть, и пугаться…
Господи, господи! Какая же странная, нелепая жизнь у нее сложилась, в которой ничему подобному не было места!
В следующий раз Тимофей приехал в общежитие через полгода, в начале лета, в разгар сессии.
Катерине исполнилось восемнадцать, и она успешно победила образ, мышление и поведение церковной мышки, преобразившись в интересную привлекательную девушку.
Не красавицу, да и не стремилась и не рвалась в красавицы, загадочная, необыкновенная, неординарная, и всяческие эпитеты в этом роде. Копна медно-темно-рыжеватых волос, естественно вьющихся, за которыми научилась правильно ухаживать, изумрудные глаза, точеная фигурка, красивые стройные ноги, словом, отбоя от поклонников не было. А если присовокупить к внешней привлекательности острый ум, отточенную житейскую, не по годам, мудрость, то получается, как вы понимаете, убойный для мужиков фугас!
Но…
Освоив в кратчайшие сроки основы и тайны женских премудростей, правила украшательства «фасада», умение общаться и просчитывать людей, она обошла стороной только один жизненный аспект – влюбленность, заинтересованность с продолжением, флирт.
У нее имелся Тимофей, а с ним сравнения невозможны. Все эти общежитские, институтские мальчики даже предварительного конкурса в участники соревнования не проходили – дети!
Глупые, сопливые, эгоистичные до самозабвения, озабоченные бьющими в голову гормонами!
Неинтересно.
Да Катерина и намека на мысль не допускала, что может сложиться некое иное развитие событий ее жизни, кроме того, что они всегда будут с Тимофеем вместе. Всегда, во всем – в жизни, в дружбе, в постели, в семье.
Он появился днем, постучав в дверь комнаты. И снова Катька висела на нем, обхватив руками-ногами, как елочная игрушка-зацепка, верещала от радости и поверить не могла, что Тим здесь, с ней, а тот смеялся ее восторгам, кружил по комнате и целовал в щеки.
Привез кучу подарков и много-много вкусностей. Надюха ушла к одногруппницам на другой этаж готовиться к завтрашнему экзамену, а Катька, наслаждаясь одиночеством и тишиной, готовилась сама, без компании единомышленников. Воспользовавшись, что никто не мешает, они быстро накрыли небывалый для общаги богатый стол и сели отмечать приезд, есть и разговаривать.
Тим похвалил за преображение из лягушки в царевны и за то, что переходный этап этого преображения она перемахнула не глядя, правда строго спросил:
– К бабке, надеюсь, сообразила ходить в прежнем виде?
– Конечно! – отрапортовала «соображением» Катя. – В этом году ее подруга не болеет, и она уезжает на дачу. Так что я одна поживу у нее дома в каникулы.
– А зачем? Живи здесь. У тебя какие-нибудь практики есть после сессии?
– Нет, в следующем году начинаются. Но у меня работа.
– Вот и оставайся в общаге. Зачем тебе, чтобы бабкины соседки, Евгения эта Ивановна, тебя контролировали? Тебе больше не надо жить по ее правилам.
Действительно, не надо! И Катерина словно вдохнула воздуха чистого, свежего, сколько могла, будто от бронхита хронического излечилась чудом в один момент.
