* * *
К моменту своего знакомства с Деплешеном, случившегося в 1982 году, Джерзински защитил первую диссертацию в университете в Орсэ. В своем новом качестве он должен был принять участие в блестящих опытах Алена Аспе, подтверждавших нерелевантность различий в поведении двух фотонов, испущенных одним и тем же атомом кальция; в этой команде он был самым молодым ученым.
Точные, строгие, отменно документированные, опыты Аспе должны были вызвать значительный отклик в ученом мире: по общему мнению, они являлись первым исчерпывающим опровержением доводов, в 1935 году выдвинутых Эйнштейном, Подольским и Розеном против доказательного аппарата теории квантов. Неравенства Белла, вычисленные исходя из гипотез Эйнштейна, были перечеркнуты напрочь, причем результаты безупречно совпадали с тем, что предполагала квантовая теория. После этого оставалось только две гипотезы. Согласно одной, скрытые свойства, определявшие поведение частиц, не поддавались локализации, то есть две частицы были способны оказывать друг на друга влияние на произвольном взаимоудалении. Согласно другой, требовалось отказаться от самого понятия элементарной частицы ввиду полнейшей невозможности определения её внутренних состояний: и тогда исследователь оказывался перед максимальной онтологической пустотой, если только не скатывался к радикальному позитивизму, ограничиваясь математическим оформлением предсказания наблюдаемых явлений и полностью отрекаясь от прояснения их физической сути. Естественно, именно к этой гипотезе и должно было склониться большинство ученых.
Первый отчет об экспериментах Аспе появился в сорок восьмом номере «Физикл ревью» под заголовком: «Экспериментальное подтверждение мысленного эксперимента Эйнштейна – Подольского – Розена: новое опровержение принципа неэквивалентности Белла». Джерзински был одним из соавторов статьи. Несколько дней спустя Деплешен явился к нему с визитом. Он, в ту пору сорокатрехлетний, руководил Институтом молекулярной биологии Национального научно-исследовательского центра в Жиф-сюр-Иветт Чем дальше, тем отчетливее он сознавал, что в механизме генных мутаций от них ускользает нечто основополагающее и это нечто, по всей вероятности, связано с более глубокими феноменами, проявляющимися на атомном уровне.
Их первая встреча состоялась в комнате Мишеля, в университетском здании. Аскетическая унылость обстановки не удивила Деплешена: он ожидал чего-то в этом роде. Разговор затянулся до глубокой ночи. Именно существование завершенного списка базовых химических элементов, напомнил Деплешен, уже в десятых годах послужило для Нильса Бора первотолчком к размышлениям. Теория гравитационных и электронных полей в планетарной модели атома с неизбежностью должна была привести к существованию бесконечного множества химических веществ. Меж тем в основе всего мироздания – всего какая-нибудь сотня элементов, их список строго выверен и неизменен. Столь ненормальное с точки зрения классических теорий электромагнетизма и уравнений Максвелла положение должно было, снова напомнил Деплешен, укрепить правомерность квантовой механики. По его мнению, и биология в настоящий момент оказалась в подобном положении. То, что во всем животном и растительном царстве выявляются идентичные макромолекулы, неизменные клеточные структуры, не может, по его мнению, достаточно убедительно объясняться в рамках классической химии. Тем или иным образом (каким, пока невозможно предположить) теория квантов здесь должна непосредственно вмешаться в учение о регуляции биологических феноменов. Именно здесь открывается абсолютно новое поле для исследований.
В тот первый вечер Деплешен был поражен широтой мысли и невозмутимостью своего молодого собеседника. Он пригласил его на обед к себе домой, на улицу Эколь Политекник, в следующую субботу. Там же присутствовал один его коллега-биохимик, автор трудов по транскрипции РНК.
Когда Мишель вошел в апартаменты Деплешена, ему показалось, будто он попал в декорацию кинофильма. Мебель из светлого дерева, пол, выложенный терракотовой плиткой, афганские тканые ковры, репродукции Матисса… До сих пор он имел лишь смутное представление о жизни этой благополучной, культурной среды с её тонким, уверенным вкусом; теперь ему было легко вообразить остальное: фамильное поместье в Бретани, возможно, сельский домик в Любероне. «Ну да, квинтеты Бартока и всякое такое», – мельком подумал он, принимаясь за первое блюдо. Обед был с шампанским, потом десерт – шарлотка с клубникой и малиной под великолепное розовое полусухое. Тут-то Деплешен и выложил ему свой план. Он сможет добиться создания договорного места в своем исследовательском объединении в Жифе; Мишелю надо будет создать себе сколько-нибудь лестную репутацию в кругах биохимиков, но сделать это надлежит побыстрее. В то же время Деплешен будет курировать подготовку его докторской диссертации, а сразу после защиты Мишель сможет получить подобающую штатную должность.
Мишель бросил взгляд на маленькую кхмерскую статуэтку, стоявшую в центре на каминной полке; выполненная весьма изящно, она изображала проповедующего Будду. Он откашлялся, прочищая горло; потом сказал, что принимает предложение.
* * *
Чрезвычайный прогресс, достигнутый за последующее десятилетие в области приборостроения и техники меток с помощью радиоактивных изотопов, позволил собрать значительное количество данных. Однако, как размышлял теперь Джерзински, в том, что касается теоретических вопросов, поднятых Деплешеном при их первой встрече, они не продвинулись ни на пядь.
Стояла глубокая ночь, когда марсианские бактерии снова возбудили его острое любопытство: он обнаружил в Интернете добрый десяток сообщений на сей счет, по большей части они исходили от американских университетов. Аденин, гуанин, тимин и цитозин обнаруживались там в нормальных пропорциях. Частью от нечего делать он заглянул на сайт Энн Арбор и нашел там сообщение о проблемах старения. Алисия Марсия-Коэльо обращала внимание читателей на потерю кодирующих сегментов в ДНК во время повторных репликаций фибропластов из тканей гладких мускулов; в этом тоже не было ничего удивительного. Он знал эту Алисию; более того, именно она десять лет тому назад лишила его невинности в Балтиморе, где был тогда конгресс генетиков, после ужина, сопровождаемого не в меру обильными возлияниями. Она была так пьяна, что не смогла даже помочь ему снять с неё лифчик. Это был утомительный и даже тягостный момент; она только что рассталась со своим мужем, о чем сообщила ему, пока он сражался с её застежками. Потом все пошло как надо; он сам удивился тому, что сумел воткнуть свое орудие в вагину исследовательницы и даже эякулировать, не испытав ни малейшего удовольствия.
5
Подобно Брюно, многие курортники, посещавшие Край Перемен, были сорокалетними; как и он, большинство из них работали в социальной сфере либо в области просвещения и по своему статусу являлись должностными лицами, материально вполне обеспеченными. Практически все они могли быть причислены к левым, и опять-таки практически все вели одинокую жизнь, по большей части вследствие развода. Короче, для данного места Брюно был фигурой довольно типичной, и через несколько дней он осознал, что начинает чувствовать себя чуть лучше, чем обычно, вернее, не настолько скверно. Мистически настроенные тетки, во время утреннего завтрака совершенно нестерпимые, к тому часу, когда подавали аперитив, превращались в женщин, вовлеченных в безнадежное соперничество с конкурентками помоложе. И вот под вечер в среду он свел знакомство с Катрин, пятидесятилетней отставной феминисткой, принадлежащей к разряду «темных лошадок». Брюнетка с матовой кожей, она лет в двадцать была, наверное, весьма привлекательной. Груди у неё все ещё держались на должной высоте, как он отметил в бассейне, но зад ожирел вконец. Она зациклилась на египетской символике, солнечных картах таро и т. п. Брюно спустил штаны в то время, когда она распространялась о боге Анубисе; он чувствовал, что по части эрекции она придираться не станет, так что между ними, может быть, зародится дружба. К несчастью, никакой эрекции вообще не получилось. У неё на бедрах были жировые складки, и ног она не раздвинула; расстались они довольно холодно.
