Рука судьбы широкими стежками прошивала пространство-время. Иголкой служил локомотив, а ниткой вагоны.
Поезд проследовал станцию Finsbary Park, нырнул в темноту, набрал скорость и через несколько минут вынырнул на Менделеевской, шипение открывающего двери сжатого воздуха, короткая остановка, почти незаметное трогание с места, разгон, торможение и следующая остановка — Caledonian Road… Здесь двери открываются вручную и вагоны другие — пониже, с сильным закруглением, как у пули, пассажиры более сдержанные и избегают толкать друг друга. Легкий толчок, обозначающий начало движения, темнота трубы, разгон, торможение — более высокий и широкий состав прибыл на станцию Савеловская…
Это два разных поезда, их разделяют две с половиной тысячи километров, в них разные по привычкам, менталитету, гражданству пассажиры, их ведут разной выучки машинисты, но у них общая судьба, объединяющая столь различные составы в один, местонахождение и технические отличия которого не играют никакой роли, так же как и социальные особенности их пассажиров. Судьба лондонского состава имеет вид смуглого молодого человека, явно иммигранта, коих в гордящейся своим демократизмом английской столице насчитывается целых двадцать процентов. В московском метропоезде это тоже смуглый молодой человек из тех, кого называют «лицами кавказской национальности» и количество которых точно никем не определено. У каждого из этих молодых людей есть сумка, их содержимое почти полностью совпадает друг с другом. И то, что они тихо бормочут пересохшими губами, при квалифицированном переводе совпадет почти на сто процентов.
Лондонско-московский подземный состав несется к своему закономерному концу: станция King's Cross сменяется станцией Савеловской, их различия не имеют сейчас никакого значения, а кромешная темнота труб вообще одинакова во всем мире… В этой темноте смуглые молодые люди и сделали то, что им было поручено.
Взрывы в замкнутом пространстве звучат особенно гулко, дребезжит разорванное железо, скрипят тормоза, кричат испуганные люди, стонут раненые… Ударная волна с клубами гари вырвалась на Euston Square и на Дмитровскую, диспетчеры метро и трубы остановили движение на пострадавших линиях, завывая сиренами, понеслись по поверхности полицейские и санитарные машины, как с правым, так и с левым рулем…
И конечно же, вскоре появились репортеры.
— Говорю вам, я чудом избежал смерти. Просто чудом. До сих пор не знаю… Не понимаю, как остался жив!
Руки Ричарда Банкса тряслись от нервного возбуждения, и он с трудом удерживал в пальцах тлеющую сигарету. Сидевший напротив констебль проявлял присущую случаю деликатность и не обращал внимания, что пепел кусками отваливается от тлеющего табачного столбика и падает на пол.
У Валерия Ивченко тоже дрожали руки.
— Я чуть не сел в этот вагон, именно в этот, в последний момент увидел симпатичную девушку, захотел познакомиться, а она пошла в следующий — там было свободней… Ну и я побежал за ней, потому и спасся… Закурить можно?
— У нас не курят, — холодно ответил сержант милиции метрополитена.
Москва
— Все эти взрывы из одной серии, — начальник аналитического отдела Управления «Т» — маленький розовощекий мужчина с бросающейся в глаза бородавкой под левым веком протянул Стравицкому сначала один документ, затем другой. Третий он на некоторое время задержал в руках, давая генералу время осмыслить содержание двух предыдущих.
Но начальнику Управления «Т» этого не требовалось. Все и так было предельно ясно. Методы террористических актов в Испании, Великобритании и Москве практически идентичны. Как говорят специалисты, modus operandy system, обозначаемый на ящичках допотопных картотек и в секретных файлах современных компьютеров аббревиатурой MOS, совпадает по большинству параметров. На языке более понятном для подкованной детективными произведениями публики, это означает, что преступный «почерк» один и тот же. Не считая некоторых вполне объяснимых различий в составе взрывчатки: каждая группа пользовалась той, что ей было легче достать.
Но этот далеко ведущий вывод делать самому генералу не хотелось. В конце концов, задача руководителя — оперировать фактами, а не умозаключениями.
Стравицкий нахмурился и отложил бумаги в сторону.
— Вы утверждаете, что взрывы в Мадриде, Лондоне и Москве — дело рук одной и той же организации?
— Ну, — начальник аналитического отдела замялся. — Одной или нескольких, сказать трудно. Но чувствуется общая организованность… То есть я хочу сказать, прослеживается влияние если не одного руководящего ядра, то по крайней мере координирующего центра…
— Так это надо прямо и написать в выводах! — раздраженно сказал Стравицкий. — Заключение об объединении мирового терроризма требует и объединения усилий по борьбе с ним! Нужны и соответствующие предложения!
— Хорошо, товарищ генерал, допишем выводы… А предложения я уже подготовил…
Мужчина с бородавкой под глазом передал генералу последний документ. Начальник Управления «Т» привычно пробежал текст глазами, потом вернулся к началу и прочел уже основательно, затем поднял голову и внимательно посмотрел на подчиненного:
— Радикальные меры? Клин вышибать клином? Террор против террора?
Подчиненный не по-уставному развел руками:
— Это проект. Докладывается на ваше усмотрение. Но в мировой практике многие применяют радикальные меры. Израиль борется с террористами их же методами, и получается очень результативно…
— Но вы хотите перещеголять даже Израиль!
Человек с бородавкой снова развел руками:
— Проект докладывается на ваше усмотрение… Не мне принимать решение.
Стравицкий откинулся на спинку кресла и хрустнул пальцами. Аналитик был прав. Всем надоела пустопорожняя говорильня. Если не сотрясать воздух правильными фразами, а стремиться получить результат, то предложение должно быть радикальным и принципиально новым. Такое, как это…
— Вы даже название придумали? — задумчиво спросил он. — Меч Немезиды… А кто такая Немезида?
— Богиня возмездия, товарищ генерал, — ответил мужчина с бородавкой.
— Ах да, конечно, я просто забыл…
Стравицкий потер лоб.
— Спасибо, Роман Анатольевич. Вы хорошо поработали. Другое дело, как воспримут эти предложения там…
Генерал показал пальцем вверх, туда, где находился чердак. Воспринимать там предложения было совершенно некому: в особорежимном учреждении не водились ни кошки, ни голуби. Но аналитик понимающе кивнул головой и с трудом удержался от своего излюбленного жеста.
— Вы свободны, — сказал Стравицкий и, опустив голову, погрузился в изучение документа.
Начальник аналитического отдела повернулся и бесшумно вышел из кабинета. Мавр сделал свое дело, мавр может удалиться. И хотя у Романа Анатольевича была белая кожа, он привык работать, как негр на плантациях, и всегда оставаться в тени. Впрочем, сейчас он даже не представлял, какую кашу заварил.
