Пит, как командир на поле боя, следил за ходом схватки. Когда основная работа была сделана, он встал и неторопливо приблизился к корчившемуся от дикой боли Битку.
— Не такая уж мы и сраная «крыша», козел! — нравоучительно произнес Пит и сделал знак выскочившему из шкафа Толченому: ткнул пальцем сверху вниз, будто хотел пригвоздить раненого к полу. Леха это и сделал: выстрелил в лицо бригадиру беспредельщиков, осмотрелся и стал скручивать глушитель.
Все было кончено. Оставалось убрать за собой.
— Соболь, позвони Батону! — приказал Пит. — Пусть срочно приедет с ребятами и приберется, как положено.
Потом он повернулся к бледному, как смерть, Дуксину:
— Ну, вот и все, Колюня. Кончились твои проблемы. Я же тебе говорил, что все будет в елочку. Или не говорил?
Николая Ивановича бурно вырвало, прямо на полированный, с разбросанными документами стол. Генеральный директор был в шоке. Сути обращенных к нему слов он так и не уловил.
Центральная Америка
Разведывательный спутник США «Плутон» пролетел над Никарагуа в 14-30 по местному времени, а через час руководитель отдела специальных операций Центрального разведывательного управления Дэвид Хорн внимательно рассматривал фотографии квадрата «С».
На первый взгляд они были малоинформативны: сплошная зелень густых, переплетенных между собой крон деревьев. Сверхчувствительная аппаратура, способная сфотографировать из космоса номерной знак автомобиля или рисунок на этикетке спичечного коробка, в данном случае оказалась бессильной: отдельные ветки, листья, лианы разобрать в зеленом узоре удавалось — но и только, дальше взгляд спутника-шпиона проникнуть не мог.
Впрочем, отсутствие клубов черного дыма, выплесков красно-оранжевого огня, черных выгоревших дыр на зеленой парандже сельвы — говорило осведомленному человеку о многом. Когда Хорн отложил фотографии, он знал, что на театре специальных операций пока ничего не произошло: группа ЦРУ выжидает и к действиям еще не приступала.
В 17 часов российский многоцелевой спутник «Космос» тоже отснял квадрат «С», получив тот же результат. А руководитель Главного разведывательного управления Генерального штаба Министерства обороны РФ генерал-лейтенант Воробьев сделал те же выводы, что его заокеанский коллега: российские бойцы активных действий не начинали.
Вертолет полицейских сил Никарагуа совершал разведывательный облет на высоте сто метров, но и с такой высоты хорошо знающие местность наблюдатели ничего сквозь плотные заросли не рассмотрели. Только зафиксировали бледную струйку дыма от костра: те, на кого они охотились, готовили обед…
Костер был разложен в западной части лагеря, причем специальным образом: дым проходил через смоченный водой камышовый навес, теряя черные тона и, по мнению людей, суетящихся у огромного котла, утрачивая демаскирующие свойства. Запах мясной похлебки никто фильтровать не пытался, он беспрепятственно разносился вокруг, будоража несколько десятков смуглых, небритых и вооруженных головорезов, фотографии которых были развешаны во всех полицейских участках страны.
Аппетитный запах пересекал невидимую границу лагеря и, постепенно ослабевая, распространялся по окрестностям, но лежащие в сотне метров бойцы его ощущали, отчего испытывали острые муки голода и чувство злой досады. Есть хотелось одинаково и русским, и американцам. И у тех и у других были одинаковые желания: чтобы все быстрей закончилось, и можно было смыть с мускулистых тел грязь и липкий пот, наесться досыта нормальной человеческой пищи, выбраться из этой проклятой Богом дыры и вернуться к своим родным и близким. Правда, до этого им предстояло кое-что сделать, причем очень опасное — 77 процентов по рассчитанной компьютером шкале риска. Несмотря на неблагоприятный расклад, все, конечно же, надеялись остаться в живых. А пока они рассматривали происходящее в лагере сквозь антибликовую оптику. Ножи у них тоже были с воронеными антибликовыми клинками, потертыми по краям от многократной заточки.
Под плотным узорчатым сводом царил вечный зеленый сумрак, который не могли развеять пробивающиеся тут и там острые солнечные лучики, вокруг которых кружилась в нескончаемом хороводе кровососущая мошкара. Это место называлось Москитовый берег, и искусанные до волдырей спецназовцы могли поклясться, что такое название дали ему недаром.
Туалета в лагере не было, и его обитатели, не мудрствуя лукаво, да и вообще не задумываясь над такой проблемой, отходили справлять нужду в сторону. Коренастый мужчина с красным, изрядно заросшим лицом именно с этой целью продирался сквозь кустарник, двигаясь прямо на засаду. Из-под высоких, с толстой подошвой ботинок стремительно выскользнула гибкая зеленая мамба и зигзагообразной молнией мелькнула на голой коричневой проплешине.
— Карамба! — выругался краснолицый здоровяк и дальше не пошел, пустив струю прямо там, где стоял. Его безразличный взгляд упирался в широкий куст и лежащего за этим кустом человека в камуфляжном комбинезоне с раскрашенным черной, желтой и зеленой краской лицом.
Человек этот не имел в квадрате «С» ни имени, ни фамилии, ни гражданства, у него не было ни одного документа. Только позывной — «Первый». Уже вторые сутки он лежал неподвижно, как и положено в подобных случаях. Слева и справа, растянувшись в цепь, так же неподвижно затаились еще девять членов его группы. В ста метрах к востоку замерли без движения восемь церэушников. Инструкции и у русских, и у американцев были одинаковыми: нельзя курить, есть, чесаться, отгонять мошкару, вообще нельзя ничего делать, нельзя просто пошевелиться! Даже мочиться следовало в штаны, хотя этот пункт инструкции, конечно, не соблюдали: осторожно поворачивались на бок, расстегивались и нарушали строгое предписание, стараясь, чтобы струя не шуршала о траву…
Краснолицый же абориген никаких ограничений не соблюдал, вел себя шумно и издавал самые разнообразные звуки, уверенный в том, что здесь его никто не слышит. До «Первого» было чуть больше двадцати метров, и смотрел здоровяк прямо на него, однако не замечал: маскировка выполняла свою задачу на все сто процентов. Это спасло коренастому жизнь. Покончив со своим интимным делом, он повернулся и столь же шумно, ломая ветки и сминая кусты, двинулся обратно.
Зеленая мамба, напротив, выскользнула из травы бесшумно. Она бы тоже не рассмотрела «Первого», тем более что все змеи близоруки, но тепловые рецепторы отметили крупное живое существо. Змеи не нападают без причины, тем более на крупных животных. Однако любопытство присуще даже пресмыкающимся: мамба подняла голову и замерла, как будто хотела получше рассмотреть «Первого».
Плоская треугольная голова находилась в полуметре от его окаменевшего лица. Человек отчетливо различал неровности и потертости на зеленой влажной коже и ощущал вполне реальную волну смертельной угрозы. Подернутые пленкой тусклые глаза ничего не выражали, узкая щель большого рта скрывала шарнирно закрепленный ядовитый зуб, и, конечно, никакой мимики, никаких проявлений намерений и разворачивающихся рефлексов… Если бы не выскакивающий то и дело черный раздвоенный язык, змеиная голова казалась бы вырезанной из малахита. Но она находилась не под стеклянным колпаком в Эрмитаже или Лувре, и рассматривал ее не восторженный экзальтированный турист…
