— Ах да, извините. Тамарой вы представлялись некоторым из своих знакомых.
Строева поперхнулась дымом.
— Когда? Я никому чужим именем не называюсь! У меня свое есть!
Сизов молча смотрел на собеседницу. Она снова застыла в неудобной позе на краешке стула. На лбу проступили бисеринки пота.
Коротко постучав, в кабинет вошел Губарев.
— Игнат Филиппович, сигареткой не выручите?
— Бери, но с возвратом.
Губарев аккуратно поднял сигаретную пачку и вышел. Сизов продолжал рассматривать Строеву.
— Почему вы молчите? — забеспокоилась она. — И что это за намеки?
— Вам придется вспомнить и рассказать один эпизод из своей жизни.
Семь лет назад, вечером, в кафе «Север» вы подошли к одинокому молодому человеку и попросили его разменять двадцать пять рублей…
— Этого не было! Я никогда не подхожу к мужчинам!
— Вы очень эффектно выглядели: жгучая брюнетка в красном платье с широким красным поясом, черные чулки. У вас была такая одежда?
Строева напряженно задумалась:
— Я… не помню.
— Это очень легко уточнить. Можно спросить у ваших подруг по общежитию, можно…
— Кажется, действительно носила красное платье с поясом. Ну а чулки — разве упомнишь…
— Тот молодой человек опознал вас по фотокарточке, опознает и при личном предъявлении, а на очной ставке подтвердит свои показания.
— Он просто трус и слизняк! — гневно выкрикнула Строева. — На нас напали грабители, и он убежал, а меня оставил на растерзание!
Она заплакала. Сизов невозмутимо выжидал. Постепенно Строева успокоилась, достала платок, осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула глаза.
— В милицию вы, конечно, не заявили, примет не запомнили, — прежним тоном продолжил майор. — Так?
— А что толку заявлять? Разве мне легче станет? И как их запомнишь, если темно?
Она нервно порылась в сумочке, обшарила взглядом стол.
— Ваш товарищ так и не вернул сигарет.
— Пачка у экспертов, — пояснил оперативник. — Они исследуют отпечатки ваших пальцев.
— Зачем? — испуганно вскинулась Строева. — Что я, воровка?
— Объясню чуть позже. — Сизов не сводил с допрашиваемой пристального взгляда. — А пока скажите, что произошло на дачах через десять дней, когда вы привели туда нового знакомого?
Статуэтка остолбенела.
— Какие десять дней?! Какой новый знакомый? Ничего не знаю! Вы мне собак не вешайте! Я… Я жаловаться буду! Прямо к прокурору пойду!
Последние слова она выкрикнула тонким, срывающимся на визг голосом.
— А почему истерика? Если не были больше на дачах, так и скажите. — Майор говорил подчеркнуто тихо.
— Вызывают, нервы мотают… Никогда и никого я туда не водила! Одного раза хватило, чтобы за километр Яблоневку обходить! — Она глубоко затянулась, закашлялась, протерла глаза.
— Пудреницу не теряли? — по-прежнему тихо спросил Сизов.
— Когда эти типы напали, всю сумочку вывернули! Хорошо, голова уцелела! — не отрывая пальцев от глаз, глухо произнесла Строева.
— Мы говорим о разных днях. После того, о котором вспоминаете вы, место происшествия осматривалось очень подробно, но ничего найдено не было. А через десять дней, когда очередной ваш спутник не успел убежать, нашли пудреницу. Она лежала в трех метрах от трупа…
— Ничего не знаю! Вы меня в свои дела не запутывайте! — закричала Строева, с ненавистью глядя на майора, но тот размеренно продолжал:
— С нее сняли отпечатки пальцев, и сейчас эксперты сравнивают их с вашими, оставленными на сигаретной пачке. Подождем немного, и я задам вам еще несколько вопросов.
Лицо Строевой побагровело, и пот проступал уже не только на лбу, но и на щеках, крыльях носа, подбородке, будто девушка находилась в парилке фешенебельной сауны, только готовая «поплыть» косметика была до крайности неуместна.
— Я больше не желаю отвечать ни на какие вопросы! Я передовик труда, отличник бытового обслуживания! У меня грамоты…
— Это будут смягчающие обстоятельства. Чистосердечное признание тоже относится к ним. Советую учесть.
— Да вы меня что, судить собираетесь? Красивые губы мелко подрагивали, и Сизов знал, что произойдет через несколько минут.
— Я собираюсь передать материал следователю. Он тщательно проверит ваши доводы и скорее всего полностью их опровергнет. А потом дело пойдет в суд.
— За что меня судить?! — Строева еще пыталась хорохориться, но это плохо получалось, чувствовалось, что она близка к панике.
— За соучастие в разбойных нападениях. В зависимости от вашей роли — может быть, и за соучастие в убийстве. Надеюсь, что к последним делам ваших бывших приятелей вы не причастны.
— Какие еще… последние дела? — Охрипший голос выдавал, что она из последних сил держит себя в руках.
И Сизов нанес решающий удар.
— Три убийства. Двое потерпевших — работники милиции.
По контрасту с будничным тоном сыщика смысл сказанного был еще более ужасен.
— А-а-а! — схватившись за голову, Строева со стоном раскачивалась на стуле. Фарфоровое личико растрескалось, стало некрасивым и жалким.
— Это звери, настоящие звери! Они запугали, запутали меня… Я же девчонкой была — только девятнадцать исполнилось! Ну любила бары, танцы, развлечения… Зуб предложил фраеров шманать, я отказывалась, он пригрозил. Он психованный, и нож всегда в кармане, что мне оставалось? Когда этот здоровый убежал, Зуб меня избил за то, что такого бугая привела…
Она захлебывалась слезами, и голос ее звучал невнятно, но обостренный слух Старика улавливал смысл.
— А этот, второй, только слово сказал. Зуб его ножом… Разве ж я знала, что он на такое пойдет… Я с той поры от них отошла, в последние годы совсем не видела, думала, посадили… А они вот что…
— Кто такой Зуб? — властно перебил Сизов, знающий, как пробивать стену истерической отчужденности.
— Зубов Анатолий, а худого звали Сергей, фамилию не помню… — словно загипнотизированная, послушно ответила Строева.
Когда в кабинет вернулся Губарев, Строева сидела, безвольно привалившись к холодной стали сейфа, а Старик быстро писал протокол. На скрип двери он поднял голову и устремил на вошедшего вопросительный взгляд.
Губарев замялся.
— Ну?
— Вам не звонили.
Сизов ошарашенно помолчал.
— Точно?
— Не точно. — Губарев переступил с ноги на ногу. — Как бы лучше объяснить… Плохая слышимость. Невозможно разобрать, кто звонит и кому.
