Столбом стоял прокурор, не двигались Попов и Шитов, непонимающе смотрел Буренко, Ромов делал какие-то знаки и, округлив глаза, бесшумно складывал губы в неразборчивые слова.
— Привести приговор в исполнение! — Резкая команда Викентьева прервала затянувшуюся немую сцену.
Попов с Шитовым рывком развернули осужденного, втащили в комнату с засыпанным опилками полом, Сергеев синхронно вошел следом, поднял к стриженому затылку штатный «ПМ» и выстрелил. В замкнутом пространстве грохот мощного патрона ударил в барабанные перепонки. Объект рвануло вперед. Попов выпустил его руку, а Шитов — нет, поэтому тело крутнулось и упало прямо на ноги сержанту. Тот брезгливо отпрыгнул.
Попов механически фиксировал происходящее. Викентьев в проеме двери, прокурор, опустившийся наконец на свое место, половина головы и плечо Ивана Алексеевича… И, наконец, труп, глядя на который невозможно поверить, что попадание в голову девятимиллиметровой пули можно имитировать на живом человеке.
— Давай убирать, — Сергеев задрал синюю арестантскую куртку на простреленный череп, не так ловко, как Наполеон, но достаточно сноровисто и быстро. — Доктор, смотреть будете?
Буренко покосился на прокурора; нехотя подошел, тронул обтянутую рукавом руку. По инструкции он должен проверять реакцию зрачка на свет, слушать фонендоскопом сердце, на практике все сводилось к прощупыванию пульса, да и то формальному, ибо слишком наглядным был проверяемый результат.
— Готов! — Врач небрежно бросил на опилки безвольную руку и выпрямился.
— А ну, как там у тебя получилось… — Иван Алексеевич, держась за поясницу, заглянул под куртку и вновь натянул синюю ткань на голову объекта. — Нормально. Только чем так греметь, послушался бы меня и взял «маргошу»… И звука нет, и убирать меньше…
— Чем тут толпиться, лучше займитесь актом, — раздраженно огрызнулся Сергеев. И когда врач с Ромовым направились обратно к столу, обратился к Шитову:
— Готовь машину, выдвигай носилки, мы сами вынесем…
Утративший недавнюю веселость сержант машинально отряхивал брюки, будто от пыли.
— Хорошо… Заодно замоюсь, перепачкался.
В комнате исполнения остались Попов, Сергеев и труп. Викентьев и остальные занимались актом, никто не наблюдал за действиями первого и третьего номеров.
Они закатали тело в брезент, перехватили сверток двумя ремнями и вытащили наверх. Шитов с мокрой брючиной и Сивцев ждали у белого медицинского «РАФа».
— Смотри, как тебя уважают, — подначил Сивцев Шитова. — Офицеры самолично жмурика таскают…
— Он же сегодня за четвертого работал, — пояснил Сергеев. — Вот и подмогнули, пусть привыкает к новому номеру. Может, еще раз подмогнем, а потом — таскайте сами. Доукомплектуют группу — пятый с шестым будут трудиться, как обычно. С новым шестым.
— Ты, Петька, сразу на два номера продвинулся, — снова подначил Сивцев, стараясь казаться равнодушным. — Так, гляди, и до первого дойдешь…
— Запросто, — ответил новоиспеченный четвертый, не сумев скрыть озабоченности, которая, впрочем, тут же разъяснилась. — Брюки новые запачкал, наверное, пятно останется.
Задняя дверь санитарного фургона захлопнулась.
Новый прокурор расхаживал по диспетчерской, неодобрительно поглядывая, как Иван Алексеевич хлопотливо оборудует стол. Тот чувствовал эту неодобрительность и оттого суетился еще больше, расхваливая бабкины соленые огурчики и кооперативную колбасу.
Прокурору было лет тридцать пять, хотя крупное рыхловатое тело с заметно выделяющимся животиком могло принадлежать и более старшему мужчине.
— Что это вы тут банкет устраиваете? — строго спросил он, поправляя массивные очки, постоянно сползающие с переносицы. — По какому поводу?
— Да повод вроде есть, — хихикнул Иван Алексеевич и сделал приглашающий жест. — Людей от опасного зверя избавили, и новые у нас — вот вы, Сашенька, тоже в новой роли, и Петенька…
Смотрел Наполеон остро и испытующе, заглядывая под маску важности в самую прокурорскую душу. Что он там рассмотрел — осталось неизвестным, только вдруг сбросил облик старичка — божьего одуванчика, выдвинул челюсть и другим, грубым, властным, голосом закончил:
— А главное — нервы расслабить надо! Дело тяжелое, особенно с непривычки, а лекарств специальных на него не придумали. Вот и приходится…
Прокурор выпил полстакана, хрустнул огурцом, надкусил бутерброд с колбасой.
— Тяжелое дело, — подтвердил он. — Но необходимое. Я со Степаном Григорьевичем спорил, он считает, надо пожизненное вводить. А откуда деньги? Их же всю жизнь кормить, охранять… Может, лучше пенсионеров подкормить? Да и устрашающий фактор снимать нельзя.
Он встал, отодвинув стакан и недоеденный бутерброд.
— Спасибо за угощение. Но превращать исполнение в пьянку, по-моему, не следует. Первый раз — за знакомство, а в дальнейшем, если потребность есть, — без меня. И не в официальном месте.
Прокурор направился к двери.
— Товарища Викентьева прошу на два слова, — небрежно обронил он на ходу.
Начальник спецгруппы встал, оглядел присутствующих и, пожав плечами, пошел следом.
— Да, хлебнем мы с ним, — задумчиво сказал Иван Алексеевич. — А может, попервах строгость напускает, а там глядишь — и привыкнет. Уж на что занудливый был Григорьев, а и то терпел…
На крылечке диспетчерской прокурор спросил:
— Я не понял, что здесь делает этот старикан? Готовит выпивку и закуску?
Викентьев зачем-то пошарил по карманам.
— Полковник Ромов Иван Алексеевич? — переспросил он. — Это наша гордость. Кавалер многих орденов и медалей. Почетный чекист, наставник молодежи…
Он хотел вызвать у властного и самоуверенного молодца неловкость за «старикана», но не достиг результата.
— Не надо рассказывать его биографию, — оборвал прокурор. — Что он здесь делает?
— Иван Алексеевич опытный специалист, ветеран спецгруппы. Уже лет двадцать он выполняет функции первого номера…
— Выполнял. Но сегодня его единственной функцией было откупоривание бутылки!
Викентьев оторопело молчал. Только сейчас он понял, что один этап в работе спецгруппы закончился и начинается другой.
— Люди, не имеющие отношения к исполнению, являются посторонними и не должны здесь находиться! — отрезал прокурор. И он был прав.
Вернулся в диспетчерскую Викентьев явно обескураженным.
— Что такое, Михайлыч? — Ромов посветил своим мутноватым рентгеном в лицо начальника спецгруппы. — Небось перевоспитывал, за трезвость боролся?
Подполковник отвел глаза.
— Уезжать хочет. Кто отвезет?
— А можно я? — неожиданно вызвался Шитов.
— Тебе ж еще закапывать…
