– Знаешь, недавно я видел девочку, похожую на тебя, – сказал я, поглощая картофельный салат. – И лет ей примерно сколько же. Такая же красивая, и пахло от нее так же.
Она снова улыбнулась.
– Хорошо бы ты познакомилась с моей мамой. Еще я бы тебе скворца показал. – У нас такой классный скворец живет.
Девочка еле заметно повела головой.
– Мама тоже классная, конечно, – добавил я. – Только она слишком за меня переживает. А все потому, что в детстве меня собака укусила. Но это я был виноват, мама ни при чем. Зря она так из-за этого беспокоится. Ведь собака…
«А какая это была собака?»
– Большая, черная. В кожаном ошейнике с драгоценным камнем. Глаза зеленые. Лапы толстенные и на каждой по шесть когтей. Кончики ушей раздвоенные, нос коричневый, как будто на солнце загорел. Тебя собаки когда-нибудь кусали?
«Нет. Но ты доедай».
Я молча продолжал. Покончив с ужином, сложил тарелки, выпил чай.
«Давай убежим отсюда и вместе вернемся к твоей маме и к скворцу?»
– Хорошо бы, – сказал я. – Но отсюда не убежишь. Все двери заперты, а за ними темный лабиринт. А потом, если я убегу, Человека-Овцу накажут. Очень строго.
«Но ты же не хочешь, чтобы у тебя мозги высосали? Тогда мы с тобой больше никогда не увидимся».
Я покачал головой.
Как все перемешалось! Ничего не поймешь. Кому нужно, чтобы в его мозгах кто-то копался? И с девочкой расставаться не хотелось. Но в то же время я боялся снова оказаться в темноте. Да и разве можно Человека-Овцу так подставлять?
«Человек-Овца пойдет с нами. Убежим втроем – ты, я и он».
– Это другое дело, – обрадовался я. – А когда? «Завтра. Завтра старик будет спать. Он спит только в ночь перед новолунием».
– А Человек-Овца согласится? «Не знаю. Он должен сам решать».
– Понятно.
«Мне уже пора. Не говори ничего Человеку-Овце до завтрашнего вечера».
Я кивнул. А девочка, как и накануне вечером, выскользнула в неплотно прикрытую дверь.
Только я погрузился в чтение, как пришел Человек-Овца с подносом – принес пончики и лимонад.
– Ну что, продвигаешься? – поинтересовался он.
– Продвигаюсь.
– Я пончики принес, как обещал. Только что пожарил. Корочка хрустит. Ешь, пока свежие.
– Спасибо.
Я убрал книгу и принялся за пончики. Они и впрямь оказались что надо – хрустящие и необыкновенно вкусные.
– Как? Годится?
– Объедение, – похвалил его я. – Нигде таких пончиков не найдешь. Вам бы пончиковую открыть. От посетителей отбоя не будет.
– Эх! Я тоже об этом думал. Как было бы хорошо.
– Просто замечательно.
Человек-Овца уселся на кровать – на то самое место, где до него сидела девочка. Его хвостик свешивался с краю.
– Ничего не получится, однако, – возразил он. – Куда мне с такой внешностью. Да и зубы я редко чищу…
– Я вам помогу. Пончики буду продавать, тарелки мыть, салфетки раскладывать, деньги считать. А вы бы на кухне пончики жарили.
– Если так, то, конечно, – грустно проговорил Человек-Овца. Что же он хотел сказать?
А в результате меня здесь так и будут хлестать ветками по морде, а из тебя скоро мозги высосут?..
Помрачневший Человек-Овца взял поднос и вышел из комнаты. Я подумал, не рассказать ли ему о плане побега, но, вспомнив слова девочки, промолчал. Как бы там ни было, надо дождаться завтрашнего дня. Тогда все и выяснится.
Я взялся за «Дневник сборщика податей» и снова превратился в ибн Армуда Хасюра. Днем я хожу по улицам Багдада, а вечерами кормлю попугаев. В ночном небе плывет острая как бритва полоска месяца, откуда-то издалека доносятся звуки свирели. Чернокожий слуга курит благовония и отгоняет от меня мошек маленьким опахалом.
В постели меня дожидается одна из трех жен – та самая красивая девочка.
«Прекрасная луна. Завтра новолуние».
– Надо попугаям корма дать, – - говорю я. «Ты же совсем недавно их кормил».
– Неужели? – У меня вечно одни попугаи на уме.
Девочка начинает раздеваться, и я тоже снимаю одежду. Ее гладкая кожа источает изумительный аромат. Месяц-бритва льет на нее таинственный свет. Свирель звучит, не смолкая. Я обнимаю жену на широком ложе, накрытом балдахином, – таком огромном, что на нем могли бы поместиться несколько автомобилей. Из соседней комнаты раздаются крики попугаев.
«Прекрасная луна, – говорит – она некоторое время спустя. – Завтра новолуние».
– Да, – вторю ей я.
Новолуние… Что-то связано с этим словом. Какие-то воспоминания. Я зову слугу и, не вставая с кровати, раскуриваю кальян.
Новолуние, новолуние… Я пытаюсь вспомнить, но не могу.
«Наступит ночь новолуния и все выяснится».
Она права: наступит ночь новолуния и все выяснится.
И я заснул.
5
Ночь новолуния подплыла, как слепой дельфин. Из подвала библиотеки небо, конечно, не разглядишь. И все же чернильно-синяя тьма просочилась сквозь тяжелую металлическую дверь в подземный лабиринт и беззвучно заполнила пространство вокруг меня. Ночь новолуния наступила.
Вечером явился старик – проверить, как у меня идут дела. В том же самом костюме. За поясом все тот же ивовый прут. Узнав, насколько я продвинулся, он, похоже, остался доволен. Я тоже обрадовался, поняв, что угодил.
– Хм-м. Не ожидал. Толковый ты парень. – Старик с хрустом поскреб подбородок.
– Спасибо. – Я очень люблю, когда меня хвалят.
– Чем быстрее ты с этими книгами разделаешься… – Он вдруг умолк и уставился на меня. Смотрел в глаза долго-долго, не отрываясь. Я несколько раз безуспешно пытался отвести взгляд. Две пары глаз будто связала намертво какая-то неведомая сила. Глаза старика вылезли из орбит, и стены комнаты покрыла белая и черная краска, наполнявшая его белки и зрачки. Старая, поблекшая, тусклая краска. Все это время он не моргнул ни разу. Наконец выкатившиеся глазные яблоки старика стали отдаляться, словно их уносило течением, и вернулись на свое место. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
– Чем быстрее разделаешься, тем скорее выйдешь отсюда. Ни о чем другом думать не надо. Понял?
– Да, – ответил я.
– Как тебе тут? Всем доволен?
– Как там моя мама и скворец, не знаете?
– Мир движется сам по себе, – отвечал старик. – Каждый думает о себе и живет, пока не придет его день. И твоя мать, и твой скворец. Все одинаковые.
Не очень понимая, что он имеет в виду, я все равно поддакнул и кивнул.
