Пожалуй, Вревский ожидал услышать что угодно, кроме такого заявления. Он сразу выпрямился на стуле и разъединил сплетенные пальцы.
— Что вы хотите сказать?
— То, что вам скажет любой судья.
— А убийство Берестова? А смерть Браницкой?
— Кто убил их? С таким же успехом вы можете показать на любого прохожего.
— При условии, что отпечатки пальцев этого прохожего будут в кабинете покойного.
— Отпечатки пальцев оставил я. Когда открывал сейф, чтобы вынуть завещанные мне письма и бумаги.
— И все?
— Все. Моего отчима я застал уже мертвым.
— Значит, вы нарушили закон, взломав сейф…
Вревский осекся.
Андрей позволил себе улыбнуться.
— Ради Бога, — сказал он, — судите меня за то, что я открыл сейф в принадлежащем мне доме.
Поддавшись тщеславию и склонности к высокопарной демагогии, Вревский позволил Андрею успокоиться и, слушая длинный монолог, собраться с мыслями. Вревский тоже понял это и понял, что недооценил оппонента. По расчетам Вревского, Берестов должен был сникнуть перед железными аргументами и, будучи отягощен больной совестью, во всем признаться. Тут же, этой ночью.
— Грустно, — сказал Вревский, — весьма грустно, что вы оказались столь неблагоразумны.
— Более того, я думаю, что пришло время отпустить меня. И без того вы продержали меня слишком долго. Мне придется жаловаться.
— Жаловаться? — Опершись сильными ладонями о стол, Вревский привстал и наклонился вперед. — Нет, голубчик, жаловаться вы не будете, и домой баиньки я вас тоже не отпущу. Я имею полное право продержать вас в камере с уголовниками столько, сколько пожелаю.
Он был зол. Он был очень зол, потому что потерял впустую столько времени и сил.
— На каких же основаниях, господин следователь?.. — Андрей тоже вскочил. При звуке возбужденных голосов в дверь заглянул широколицый полицейский.
— На том основании, что вы задержаны в воровском притоне со своим дружком Керимовым! Этого достаточно.
— Никогда не думал, что Керимов держит в Симферополе притон.
— Здесь держит. И похуже, чем притон… И вообще перестаньте фиглярничать, Берестов. Я знаю о вас все!
— Я убедился, что ничего не знаете.
Вревский встал.
— Можно, конечно, подождать до утра, — сказал он устало. — Но лучше закончить разговор сегодня, чтобы вы не надеялись на снисхождение. У меня в душе нет снисхождения к убийцам.
Вревский подошел к скучному железному шкафу, что стоял за его спиной, и, повернув ручку, открыл скрипучую дверь. Резким движением он выхватил оттуда темно-красную резную шкатулку и поставил ее на стол.
— Узнаете? — Он откинул крышку. Шкатулка Сергея Серафимовича была пуста. И оттого видно было, что устилающее ее красное сукно в некоторых местах потерто.
— Узнаете?
— Узнал, — не счел нужным таиться Андрей. — Это шкатулка моего отчима.
— Пустая, — сказал Вревский.
— Пустая, — повторил Андрей.
— Хотел бы я увидеть, какие змеи извиваются сейчас в вашей душе, — сказал Вревский.
— Мне и в самом деле очень грустно сознавать, что ради ее содержимого погибли два близких мне человека, — сказал Андрей.
— Уже три, — сказал Вревский. — И не знаю, кто из них вам ближе.
Он снова открыл синюю папку, и только тут Андрей увидел, что между листами в ней вложен большой конверт. Вревский вытащил оттуда несколько фотографий. И аккуратно, напряженно, будто превозмогая желание кинуть их Андрею в лицо, разложил их на столе.
На первой фотографии был виден человек, лежащий на земле в неудобной позе, подвернув под себя ногу и бессильно откинув руку. Лицо его было неразличимо.
На второй фотографии было только лицо того человека — крупным планом. На третьей тоже лицо — с другой стороны. Человек был мертв.
— Кто это? — спросил Вревский.
Андрей молчал, узнав человека и всем нутром чувствуя опасность, грозящую от признания своего знакомства.
На фотографии был гимназический кочегар Тихон. Кто еще говорил о нем недавно? Да, конечно же, Ахмет.
— Кажется, я его припоминаю, — сказал Андрей, — но могу ошибиться. Что с ним произошло?
— Кто этот человек?
— Звали его… Кажется, его звали Тихоном.
— Фамилия!
— Откуда мне знать его фамилию? Он у нас раньше в гимназии кочегаром работал. Мы к нему в котельную бегали, кто курить, а кто в карты играть.
— И с тех пор вы его не видели?
— Нет, не видел, — сказал Андрей, искренне полагая, что не лжет, потому что ночная встреча в семинарском саду не имела никакого отношения ни к Ялте, ни к этому делу, но Андрею могла повредить.
— Честное слово?
— А что случилось?
— А то, что этот человек убит. Убит так же, как ваш отчим и Глафира. И рядом с ним валялась пустая шкатулка.
— Значит, вы нашли одного из бандитов! — сказал Андрей. — Чего же вы меня тогда здесь держите?
— Потому что этот человек — а фамилия его, впрочем, вы и без меня ее знаете — Денисенко, Тихон Денисенко, — убит тем же ножом и точно так же, как остальные ваши жертвы…
— Его тоже я убил?
— Без иронии, господин Берестов. Вы же до сих пор не ответили следствию, где вы умудрились скрываться последние четыре дня. А я вам отвечу, смотрите мне в глаза, я вам отвечу! В заброшенном летнем домике над верхней дорогой. Вместе со своими сообщниками. Где вы делили добычу. И это кончилось неудачно для вашего сотоварища Денисенко, который погиб, как всегда погибают в бандах, когда речь идет о дележе добычи.
— Я не видел этого Тихона несколько лет.
— Как вы мне надоели, Берестов!
Вревский вытащил из папки еще один лист, мелко исписанный с двух сторон.
— Это протокол допроса вашего близкого приятеля, которому нет никакого смысла вас губить, да который и не подозревает, что его показания забивают гвозди в ваш гроб, господин Берестов. Я снова иду на нарушение порядка следствия, но хочу, чтобы вы поняли, насколько глубоко и безнадежно вы увязли. Читайте… Да, погодите, чтобы не было недоразумений и чтобы вы, не дай Бог, не подумали, что ваш приятель Николай Беккер замыслил против вас нечто дурное, даю слово офицера, что Беккер встречался со мной совсем по иному делу и ваше имя всплыло при его допросе совершенно неожиданно. Господин Беккер не подозревал, что я знаком с вами, а давал показания в связи с исчезновением двух рядовых из команды, с которой он приехал из Феодосии для получения прицелов. Читайте вот отсюда…
Андрей подвинул к себе листы. Почерк был мелкий, канцелярский. Видно, писал сам следователь или писарь.
