Не смея выйти на набережную, Андрей пробирался незнакомыми переулками, попал в тупик, пришлось вернуться…
Подходя к дому Лидочки, он пошел медленнее, стараясь совладать со своим дыханием и не испугать Лидочку, а тем более ее родных своим появлением. Но, видно, дыхание его было таким шумным, что Лидочка, спавшая у окна, услышала и выглянула в окно.
Ей оказалось достаточно одной секунды, чтобы все понять.
— Поднимайся по лестнице, я открою, — прошептала она, и шепот был громче дневного крика.
Оттого, что Лидочка была спокойна, что не пришлось ее будить, наступило облегчение. Он поднялся по лестнице и, остановившись у двери, прислушался. А так как рассвет был безмолвен, то голос Лидочки из-за двери был слышен до последнего слова.
— Не бойся, мама, — говорила она, — спи. Мы договорились с Андрюшей, что, если ему станет там страшно, он придет к нам.
— С ним что-то случилось? — Это был голос Евдокии Матвеевны.
— Нет, мама. Он просто не хочет там больше быть.
— И правильно, — откликнулся голос отца. — Что за идея ночевать в таком месте? Спи, Дуся, не мешай детям.
— Но, может, что-то случилось?
— Все, — сказала Лидочка. — Спите.
Прошелестели босые шаги, звякнула цепочка, щелкнул замок. Лидочка потянула Андрея внутрь и захлопнула дверь.
— Идем ко мне, — прошептала она.
— Я слышал, — сказал Андрей, — ты молодец, ты умница.
— Девятнадцатый год умница, — деловито ответила Лидочка.
Они прошли в ее комнату. Лидочка замерла, прислушиваясь к звукам из спальни родителей, дала знак Андрею заходить внутрь, а сама сказала, обращаясь к закрытой двери в спальню:
— Мама, я же просила — не вставай. Все в по-ряд-ке.
— В самом деле, Дуся, — сказал Кирилл Федорович.
— Я сплю, я сплю, — сказала Евдокия Матвеевна.
Лидочка закрыла дверь и зажгла ночник у кровати.
— Ты только не бойся, со мной ничего не случилось, — сказал Андрей. — Это я оцарапался о барбарис… и кровь чужая.
— А я не боюсь, — сказала Лидочка твердо. — Ты здесь. Ты сам дохромал. Но, наверное, все же что-то случилось.
— Да, — сказал Андрей, — все в жутком беспорядке. Я очень хочу пить.
— Поставить чай?
— Нет, холодной воды.
— Андрей, первым делом вымойся. Я маму из комнаты не выпущу.
Это было самое разумное решение. Андрей поставил чемодан на пол. Открыл его, и Лидочка увидела окровавленную простыню. И тут она не выдержала и ахнула.
Андрей не стал ничего говорить. Он вынул из чемодана чистое белье, потом передал Лиде конверты.
— Раздевайся здесь. Кинь брюки в угол. Не бойся, я отвернусь.
Андрей разделся.
— Брюки все в крови, — сказала Лидочка.
— Не оборачивайся.
— Ты, оказывается, еще целомудренней меня, — сказала Лидочка.
Она быстро завернула в простыню его вещи.
— Ничего страшного, — сказала она. — Ванная напротив моей двери. Ты помнишь? Свет зажигается справа.
Андрей приоткрыл дверь. За дверью спальни Иваницких было тихо, но Андрей понимал — там не спят, а прислушиваются к каждому его шагу и не очень верят в версию об испуге, заставившем его прийти в гости в шестом часу утра.
Андрей прошел в ванную. Вода в ней согревалась печкой, так что придется потерпеть холод.
Он посмотрел на себя в большое зеркало — кровь прошла сквозь белье, на теле были пятна, не говоря уж о руках. Холодная, страшно холодная, невтерпеж, вода плохо смывала кровь и розовела. Андрей чувствовал запах крови, неприятный и мертвый. Он скреб себя мочалкой, чтобы было не так холодно, но, даже вымывшись, не был уверен, что стер с себя все следы крови.
И оказался прав — когда он поглядел на полотенце, на нем обнаружились розовые пятна.
Когда Андрей вернулся к Лидочке, она как раз сняла простыню с кровати, завязала в нее вещи Андрея, туда же кинула полотенце. Она уже принесла цивильные брюки Кирилла Федоровича — они были широки и коротковаты.
Узел с вещественными уликами Лидочка засунула под кровать. Затем взяла со столика баночку с кремом и сказала:
— Протяни руки, ты весь исцарапан, может воспалиться.
Движения ее тонких пальцев были нежными и летучими.
— Ты чего молчишь? — спросила Лидочка. — Ты рассказывай. Ведь случилось что-то очень страшное, правда?
— Да, — сказал Андрей, — Сергей Серафимович умер.
— Как умер? Где умер?
— У себя в кабинете, у меня на глазах.
— Значит, он все-таки вырвался от них…
— Как вырвался? — не понял Андрей.
— Вырвался и вернулся домой?
И только тут Андрей понял, что ему не приходило ранее в голову — как отчим оказался в кабинете?
— Странно, — сказал Андрей. — Он же должен был вернуться. И пройти мимо полицейского. И подняться по лестнице…
— Это не важно, — сказала Лидочка. — Главное, он дошел. Наверное, он не хотел привлекать к себе внимания?
— Конечно, это могло быть… нет, не могло! — сказал Андрей твердо. — Ты не представляешь, в каком он был состоянии — он был весь израненный, исколотый… он умирал. Нет, я не могу тебе все объяснить.
— Тише, мама услышит.
— Понимаешь, я услышал стон, хрип… он не мог двигаться. Он лежал на полу и почти не двигался…
— Не думай сейчас об этом, это ужасно. Не думай…
— Подожди, — отмахнулся Андрей. — Я совсем запутался… Сергей Серафимович исчез, причем следователь говорил, что было столько крови и даже ковер был разрезан. А сегодня он вернулся…
— Андрюша, не надо!
— Я услышал его сверху — было так тихо, что я услышал движение в кабинете. И ты хочешь сказать, что я не услышал, как он прошел по коридору и по лестнице?
— Значит, сначала ему было лучше, а когда он попал в кабинет, ему стало плохо…
Андрей согласился с ней, потому что ее устами говорил здравый смысл. Единственный якорь в этой ситуации — здравый смысл. Но Андрей понимал, что прав был он, а не Лидочка — она ведь не видела отчима. Она там не была!
— Ты правильно сделал, что пришел к нам. — Лидочка положила руку на его колено.
— Я пришел, потому что не знал, где спрятаться. Я подумал, что они увидят, что на мне кровь… они подумают, что я его убил.
— Не говори глупостей. Почему они подумают?
— Ты не представляешь, как они думают… а я разговаривал с Вревским. Ему нужен преступник. Он всех подозревает. И я понял, что там, в доме… — Андрей замолчал. Он понял, что им руководили соображения более важные, чем только попытка бегства. Документы отчима! — Послушай, — сказал Андрей, — я тебе все расскажу, а ты скажешь, что думаешь.
