Они прошли в кабинет Сурена, тот достал деньги из сейфа, и Халиб медленно пересчитал их. Большие часы, стоявшие на полу, пробили два раза. Было два часа ночи.
Когда Халиб кончил свой короткий рассказ, Сурен не стал делать вид, что информация, полученная им, на самом деле ценности не представляет. Он проводил Халиба до ворот и закрыл ворота за ним. Затем он уселся за стол в своем кабинете. Ему было о чем подумать, хотя совсем не оставалось времени, чтобы думать. Долг повелевал ему немедленно бежать к Аспасии и сообщить ей новости. Однако он понимал, что Аспасия ему ничего не заплатит за его рассказ, да и безумие было бы просить у нее денег — Аспасия скорее пойдет с ним в постель, чем расстанется с монетой, при условии, что в постель с Суреном она не пойдет ни за какие деньги. Но не сказать ничего Аспасии — означало предательство, и неизвестно еще, как гремучая гюрза отомстит Сурену за это. Следовало найти путь, на котором можно приумножить отданные Халибу деньги и в то же время не рассердить госпожу Теофилато.
В конце концов после пятиминутной внутренней борьбы победила корысть, и Сурен, накинув темный пиджак и надвинув на уши котелок, несмотря на то что ночь была достаточно теплой, отправился в цитадель, где в бывшем доме для приезжих при губернаторе Трапезунда теперь располагались номера для штаб-офицеров комендатуры и интендантства. Там жил подполковник Метелкин. Выгода проживания в номерах заключалась в том, что за них можно было и не платить, и в то же время ты был застрахован в какой-то степени от воровства и даже грабежей.
Было половина третьего ночи, когда округлая фигура негоцианта в черном котелке и пиджаке с поднятым воротником появилась на площади цитадели, которую бдительно охраняли солдаты. Правда, в это время они, разумеется, спали, для чего у въезда на площадь были выставлены деревянные скамьи.
Сурен привидением деловитого свойства смело прошел между деревянными скамейками, отмахнувшись от могучего храпа часовых, и быстро пересек площадь, ярко освещенную лунным светом.
Окна в двухэтажном доме для штаб-офицеров, разумеется, не горели, входная дверь была заперта. Однако Сурен не стал утруждать себя попытками пробиться через парадный подъезд, а, не снижая скорости, обогнул дом и, толкнув заднюю дверь, поднялся на второй этаж. Добравшись до двери номер 6, он попробовал, не заперта ли она. Дверь была заперта. Тогда Саркисьянц постучал в нее условным стуком — именно так стучала в дверь Метелкина Русико до того, как Метелкин увлекся профессоршей и покинул на время свою прежнюю возлюбленную.
Метелкин вскочил почти сразу — застучал босыми пятками к двери, приоткрыл ее и, не выглядывая, прошептал:
— Заходи, заходи, я уж тебя заждался.
Что было ложью, потому как Метелкин только что спал без задних ног.
Сурен скользнул в дверь, закрыл ее за собой, и Метелкин по запаху понял, что его провели.
— Кто? — спросил он строго. — Кто посмел! — отступая при этом назад, где на спинке стула висела портупея с кобурой.
— Это я, Саркисьянц, у меня срочное дело. — Негоциант заговорил быстро, но по возможности внятно: — Прости, что разбудил.
— Что? — Метелкин уже не сердился — он был быстрым на мысли и слова человеком. — Что-нибудь с Аспасией?
— Нет, с «Измаилом», можно я сяду?
— Только свет я зажигать не буду, — сказал Метелкин, — не хочу, чтобы завтра весь гарнизон знал.
— И правильно делаешь, — сказал Сурен. — Ко мне только что приходил Халиб. Знаешь Халиба?
— Это тот, которого Гюндюз посылал на мокрые дела? — спросил Метелкин.
— Он продал мне новость.
— За сколько?
— За тысячу лир.
— Уменьши цифру в сто раз — поверю. — Заскрипели пружины — ветеринар уселся на кровати. — А ты садись, садись.
— Спасибо. Я в самом деле заплатил эти деньги. Вот расписка.
Негоциант издали показал Метелкину белую бумажку. Хоть лунный свет и проникал в окно, понять, что на бумаге написано, не было возможности.
— Ты не такой идиот, чтобы прибежать сюда в три часа ночи, — сказал Метелкин. Он взял графин с водой и налил себе в стакан. — Что случилось? Почему ты побежал ко мне, а не к Аспасии?
— Потому что Аспасия не вернет мне денег, которые я заплатил.
— Говори.
— В транспорт «Измаил» заложена мина.
Метелкин неудачно двинул графин, и тот рухнул со столика, грохнулся об пол — вдребезги!
— Ах, черт! — Метелкин выпрямился. — Кто положил? — спросил он. — Немцы?
— Это знает только Рефик. Рефик говорил с незнакомым Халибу человеком. Рефик сказал, что он все исполнил и отомстит за смерть Гюндюза.
— Что еще известно? Ну говори, говори — уж скоро утро! Какая бомба?
— В каком смысле?
— Если ты пронесешь на транспорт гранату, ничего не случится — ты только убьешь человека; должна быть большая бомба, большой заряд, который может сделать отверстие в борту, такое, чтобы транспорт пошел ко дну. Нужен целый ящик динамита.
— Там есть целый ящик динамита.
— Не может быть! Враки! Груз транспорта досматривался. Ящик со взрывчаткой никто бы не пропустил.
— Пропустили.
— Почему ты так уверенно говоришь?
— Потому что был груз, который не досматривали. Груз московской археологической экспедиции.
— Ты с ума сошел! Я сам все проверял!
— Вы уверены?
— Ни в чем нельзя быть уверенным. Давай на радиотелеграф!
— Погодите, господин офицер, — сказал Сурен. — Вы только все погубите.
— Там триста раненых! — воскликнул Метелкин. Сурен зашипел на него, и Метелкин, продолжая кричать, перешел на шепот: — Там погибнут люди!
— И все же, прошу вас, не спешите.
— Почему? Меня ничто не остановит. — Метелкин рыскал по полу в поисках сапог.
— Разреши обратить твое внимание, — сказал Сурен, — на остальной груз археологической экспедиции. Конечно же, забота о людях — первейшая задача. Но вы уверены, что хотите, чтобы сейчас, в панике и спешке, кто-то начал вскрывать все ящики экспедиции? И если там окажутся не черепки, а что-то другое — если будет так, ты уверен, что профессор Авдеев и его супруга не вспомнят твоего имени?
Метелкин перестал надевать сапог.
— Это конец карьере, — сказал он после паузы.
— Боюсь, что да, — согласился Сурен, он был кроток и терпелив, как агнец. У него был план, как получить деньги с Метелкина, но с перепуганного и разъяренного Метелкина ни черта не получишь.
— Но мы же не можем все так оставить!
— Не можем, — согласился Сурен и тоже замолчал.
— Ну говори, говори! — страстно зашептал Метелкин. — Ты должен что-то придумать.
