Одеваясь, Андрей понял, что за ночь нечто изменилось, — это был совсем другой Гюндюз. Не враг, а как бы хозяин дома, в котором Андрей остановился переночевать и у которого вчера за ужином случайно облили одежду томатным соусом. Но, может, это хитрость?
— Простите, а который час? — спросил Андрей.
— Уже утро. Восемь часов половина.
— Меня уже хватились, — сказал Андрей.
Интересно, что ответит Осман на этот вопрос.
— Не волнуйся, — сказал тот. — Скоро будешь в гостинице.
— И что я скажу?
Андрей как бы присоединился к игре, правил которой не знал, ее вел Осман, делавший вид, что ничего особенного не произошло.
— Скажешь, что на тебя напали, все скажешь — только имени не скажешь, — сказал Осман, и черные глазки сверкнули в полутьме, как отполированные бусинки.
— И это? — Андрей показал на свою шею.
— Очень страшно расскажи — как тебя пытали…
— А потом?
— А утром ты убежал.
— И это я всем скажу?
— Всем скажешь. И Аспасии скажешь, и Метелкину скажешь.
Андрей кончил одеваться и теперь чувствовал себя увереннее.
Поэтому он смог задать главный вопрос.
— Что изменилось? — спросил он. — Вы узнали, что я — другой Берестов? Что произошла ошибка?
— Может быть, — сказал Осман.
Он подошел к Андрею ближе — оказалось, что он на голову ниже своего пленника, достал из кармана пиджака длинный конверт.
— Расскажи, — сказал он, — кто тебе его дал?
— Ахмет, — сказал Андрей. — Мой друг Ахмет Керимов.
— Зачем ты молчал, не отдавал? А что было бы, если бы мои аскеры тебя зарезали?
— Это место было закрыто. Кофейня у порта. С кораблем.
— Это правда, — согласился Осман, словно Андрей сразил его сильным аргументом в ожесточенном споре. — Этого ты не знал.
— Я решил, что за письмом придут.
— Правильно решил, — согласился Осман. Он улыбался неуверенно и даже застенчиво — видимо, с его точки зрения, он совершил большой промах. И вдруг сердито закричал: — Откуда я мог знать, шайтан тебя побери, что в Крыму два Берестова есть! Откуда мне знать, а? Теперь кричать будешь, теперь Керим кричать будет, Сейдамет скажет, что старый дурак. Ты-то им все расскажешь, конечно, расскажешь… — И неожиданно вслед за этой страстной речью последовало маленькое слово «да?» с вопросительным знаком в конце, который скрывал в себе такую надежду на порядочность посланца из Крыма, который, может быть, и не такой плохой человек, который, может быть, и не будет жаловаться тем, кто его послал.
Андрей понимал, что, в сущности, Осману не столь важно, будет жаловаться на него Андрей или нет. Вряд ли он так уж боялся крымских татар.
— Прости меня, друг, — сказал Осман.
— Это было недоразумение, — сказал Андрей великодушно, но его великодушие было напускным — ничего он не забыл и не простил. Но сейчас куда важнее было вырваться отсюда.
Гюндюз уселся на ложе, показал Андрею рядом с собой, начал говорить с ним о здоровье Ахмета, о татарских делах. Андрей, разумеется, знал мало: жил он только в отряде Ахмета и не видел ни татарских политиков, не знал их сил и намерений в Симферополе. Но он старался показать, что знает куда больше, чем говорит, и, возможно, ему это удалось. В конце концов Гюндюз сказал:
— Лучше тебе сейчас идти, Андрей. Чем раньше ты пойдешь, тем меньше тебя будут искать. Кому нужно, чтобы русский полк перекапывал выгребные ямы и колодцы, как уже случалось этим летом. Пожалей своих земляков.
В этих словах была скрыта издевка, но ее можно было не замечать.
— Мы с тобой еще много раз встретимся. Будь спокоен, Андрей, пока я жив, ни один волос не упадет с твоей головы.
Осман говорил чуть более торжественно, чем требовалось, но Андрей думал только об одном — скорее уйти отсюда, из этого замкнутого полутемного, наполненного шепотом и шуршанием дома.
Андрей поднялся.
— Тогда проводите меня, — сказал он.
— Нет, так уйти нельзя, — сказал Гюндюз.
Он хлопнул в ладоши. Из дальних комнат кто-то отозвался «иду» — Андрей понимал многие слова. Потом вошел незнакомый подросток. Он нес миску с темной жидкостью.
— Сними повязку, — сказал Гюндюз.
— Зачем?
— Она слишком чистая, мой друг. Мы повяжем другую — грязную.
Он достал из кармана мятый платок. Андрей признал правоту турка. Он смотал повязку — она присохла спереди, было боязно ее отрывать, — Осман протянул сухую руку и резко рванул повязку к себе.
— Пускай кровь идет немножко, — сказал он.
Он протянул платок.
— Сам завяжи. На тебя бандиты напали. Куда-то затянули, в какой дом, ты не знаешь, глаза завязанные были, — пытали, денег требовали, убить хотели, а потом ты сбежал от них — еле убежал. Сам придумаешь, только дом не помнишь, никого не видел. Чем меньше знаешь, аскер, тем лучше для тебя, долго жить будешь.
В темной глиняной миске, которую принес юноша, была, по уверениям Гюндюза, куриная кровь.
— Закрой глаза, — сказал седобородый Андрею.
Андрей подчинился. Осман зачерпывал широкой ладонью кровь и мазал ею ворот и грудь Андрея.
— Не смотришь за дураками, — ворчал он, — всегда напутают. Я не велел им твое белье стирать, а они думали, что тебе амба. Выстирали женщины, чтобы продать, хороший, говорят, пиджак, зеленый, и рубашка хороший — богатый аскер был.
— Вы часто спешите? — спросил Андрей, не в силах скрыть дурного отношения к Гюндюзу. Но тот будто не слышал злости в голосе Андрея.
— Я редко спешу, — ответил он. — Мои женщины очень недовольны, они уже деньги подсчитали, а оказывается, ты будешь живой!
Андрей приоткрыл глаза, думая, что размазывание куриной крови кончилось. Но Осман словно ждал этого момента, плеснул остатками крови ему в лицо.
— Да вы что!
— Пускай так будет, — рассмеялся Гюндюз. — Так лучше поверят. Ты лучше рукавом вытирайся — скорее засохнет.
Ощущение было отвратительное — липкая кровь воняла, костюм был погублен. Все это было как бы продолжением ночной экзекуции, и Андрей не верил словам Гюндюза, полагая, что тот был бы рад убить Андрея — и концы в воду, но что-то, непонятно что, переменило его намерения.
Главное — уйти отсюда, уйти отсюда, повторял про себя Андрей. Этот кошмар скоро кончится.
— Тебе завяжут глаза, потому что не надо знать, на какой улице идешь.
Стало темно — цепкие пальцы взяли Андрея за руку и повели — сначала по плиткам пола, потом наверх по лестнице. Сзади голос Османа сказал:
