Лидочка открыла глаза и зажмурилась вновь, потому что в лицо ударил солнечный луч.
Она повернула ладони к земле и поняла, что лежит на гальке, к счастью, сухой. И даже не очень холодной. Видно, солнце за день согрело ее. За день? Конечно же — солнце справа, на западе. И уже садится. Значит, скоро вечер.
Лидочка села, опершись на ладонь, и галька под ладонью разъехалась, отчего пришлось коснуться холодных и мокрых голышей, что скрывались под верхним прогретым слоем. Лидочка встала. Пляж был пуст — ни одного человека. Лидочка перевела взгляд на море — море также было пусто. Впрочем, в такое время года, да еще к вечеру, ялтинские рыбаки в море не выходят.
Чайки кричали, дрались вдали у воды — но это был единственный звук, и оттого было тревожно.
«Я оказалась в будущем весной вместо осени. Может, сломалась машина? Если я здесь одна… Тогда надо скорее домой — а то вдруг родители куда-нибудь уедут?» Лидочка поймала себя на том, что идет, ускоряя шаг, скользя по гальке, к тропинке, чтобы скорее подняться наверх… И тут она остановилась с облегчением.
Глупая, сказала она себе. Почему надо ждать? Если ты отстала, нажми снова на кнопку — только аккуратнее, и догонишь.
Лидочка даже рассмеялась — глупые страхи! И в мгновение ока море и крики чаек перестали казаться зловещими.
«Не исключено, — рассуждала Лидочка, — что Андрюша уже ждет меня у платана. Может, даже сегодня. В шесть часов. Каждый день — в шесть часов…»
Лидочка поднялась наверх и быстро пошла по узкой аллее к выходу из сада, мимо пустой эстрады, металлических прутьев, что держат летом тент у шашлычной, мимо заколоченного ресторанчика… Сад был совершенно пуст и беззвучен, и оттого тревожные мысли возникали вновь.
Если табакерка могла ошибиться на полгода, она могла ошибиться и на пять лет? И на десять? Она могла забросить ее за десять лет, а Андрюшу — за сто… Что знает она об этой табакерке? Почему так легко доверилась ей?
— Выхода не было! — сказала Лидочка вслух, будто хотела отогнать кем-то навеваемые сомнения. — Что мы могли сделать?
Никто ей, разумеется, не ответил, даже эхо молчало.
Лидочка быстро шла к набережной, с каждым шагом все более оказываясь во власти воображения, рисовавшего ей картины пустого города, подобно умершим городам будущей Земли, как описывал их Герберт Уэллс. Сейчас начнет темнеть, и изысканные, слабые, изнеженные элои спрячутся в развалинах своих замков, отдав землю во власть страшных морлоков. А она? Беззащитная, никому не нужная, никому не известная…
Захотелось спрятаться — в теплом темном углу, где тебя никто не отыщет до тех пор, пока не придет мама и не велит идти ужинать. Лидочка даже оглянулась в поисках убежища, но за исключением заколоченного на зиму киоска с плохо, но весело нарисованным белым медведем, держащим в когтях стаканчик с мороженым, никакого иного убежища поблизости не было.
«Но может быть… может быть, спаси Господи и помоги, Пресвятая Дева, не оставь меня здесь одну, я же ни в чем не виновата…» В ушах звенело от страха, и потому пожилой женщине, что подошла совсем близко, пришлось раза три окликнуть Лидочку, прежде чем та услышала.
— Не бось, не бось, — сказала женщина, сама отступив назад от перепуганного взгляда девушки. — Я тебя не трону, я только спросить хотела — ты дубков не возьмешь? Глянь, какие дубки, розовые, желтые, пышные, как хризантемы, — дешево отдам, домой пора… Да ты не бось, не бось…
— Ой, — сказала Лидочка, готовая расплакаться от благодарности к этой женщине, — я не боюсь, я от неожиданности. Давайте я вам корзинку донесу, помогу…
— Не надо, — твердо ответила женщина, сообразившая, что с Лидочкой лучше дела не иметь. — Иди куда знаешь.
— Я могу купить, — нашлась Лидочка. — Сколько за букет?
— Купишь? — недоверчиво спросила женщина.
— А как же?
Лидочка открыла свою сумку, большую, набитую, сразу запуталась в плотности переплетенных вещей, но, к счастью, быстро отыскала кожаный кошелек.
— За рубль, — сказала женщина твердо. — За рубль букет.
— Что же так дорого? — удивилась Лидочка.
— А где ты дешевые видала? Деньги-то чего стоят? Деньги ничего не стоят.
Женщина поставила корзинку на скамейку и поправила серый платок. Щеки и подвижный от постоянного шмыганья длинный нос были красными.
Лидочка нашла серебряный рубль и протянула женщине как раз в тот момент, когда та, отобрав два хилых дубка, размышляла, добавить ли ей третий. Женщина увидела серебряный рубль и была поражена этим настолько, что не могла скрыть удивления.
— Вы что? — спросила Лидочка. — Если не хотите серебряный, тогда разменяйте, у меня только пятерка — и вот рубль.
— Беру! — крикнула женщина, словно прикрикнула на кошку. — Давай!
Она выхватила рубль, потом вытащила из корзины, не глядя, еще несколько дубков и протянула Лидочке.
— На счастье, — сказала женщина. — Дай Бог тебе жениха хорошего.
— Ой, спасибо!
Глядя вслед женщине, Лидочка с наслаждением ощущала, как узлы, в которые собрались ее нервы, расслабляются и становится легче дышать…
— Морлоки цветов не покупают и цветами не торгуют, — сказала вслух Лидочка, — значит, это не далекое будущее, а наше.
Лидочка шла дальше, и вскоре перед ней открылась вся длина вогнутой набережной, и на ней точками и блошками раскиданы неспешные человеческие фигурки. Город был жив, а это главное…
Проходя мимо «Ореанды», возле которой, как обычно, дежурили извозчики и стоял закрытый черный автомобиль, Лидочка пожалела, что не спросила у торговки цветами о сегодняшней дате.
Только Лидочка так подумала, как увидела, что по набережной, волоча ноги, бредет мальчишка, прижимая к груди пачку сложенных газет. Он был прислан свыше, чтобы избавить Лидочку от терзаний.
Пожалуй, газетчик менее всего удивился бы, если б Лидочка спросила у него, какое сегодня число, нежели тем, что девушка скупила по штуке все оставшиеся у него газеты: и «Таврию», и «Русское слово» двухдневной давности, и газету «Ялтинский вестник», и новую — «Таврическую правду», доставленную вчера из Симферополя.
Мальчишка долго еще смотрел, как жадно эта странная девушка впилась глазами в газеты. Словно из тюрьмы сбежала, подумал мальчишка, потому что у него старший брат и отец были в Сибири за контрабанду и теперь в семье надеялись, что революция их скоро выпустит, как выпустила тех, кто был в ялтинской тюрьме.
Девушке не грех бы причесаться. А то стоит как чучело гороховое, не замечает, что шляпа у нее на ухо съехала…
Лидочка чувствовала невысказанные мысли мальчишки, не зная, что чувствует их, — само путешествие во времени не проходит бесследно для организма, попавшего в поток и пересекающего, обгоняющего время. Мало кто еще, даже за пределами Земли, задумывался о конкретных проявлениях этих перемен, но те, кто начал путь раньше, кто прошел через несколько прыжков, уже догадывались о приобретении особых качеств, в том числе умения угадывать мысли — не читать, но именно угадывать. Но ни Лидочке, ни Андрею никто не успел и не смог рассказать о цели их путешествий и, конечно, об их новых качествах или ощущениях.
