Книга Возвращение из Трапезунда, страница 117. Автор книги Кир Булычев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Возвращение из Трапезунда»

Cтраница 117

Но отказаться от исторического шанса спасти Россию, повернуть ее историю в спасительном направлении — значит не выполнить предначертания судьбы, а за это судьба жестоко отомстит.

— Жребий брошен, — сказал Александр Васильевич вслух и оглянулся — не слышит ли кто. Но он был в кабинете один.

Александр Васильевич взял со стола колокольчик. Звон его был мелодичен, но проникал за много стен. Адъютант тут же появился в дверях.

— Все ли в порядке? — спросил Колчак.

— Как вы приказали, Александр Васильевич, — ответил адъютант.

— Через час?

— В десять ноль-ноль, — сказал адъютант.

* * *

В десять ноль-ноль утра 5 марта вице-адмирал Колчак и прочие высшие чины Севастополя и Черноморского флота закончили слушать литургию, совершаемую в Николаевском соборе епископом Сильвестром. После этого процессия крестным ходом двинулась от собора на Нахимовскую площадь, к Графской пристани.

Здесь уже были выстроены для парада сводные команды кораблей, запасной полк, а также отряды гимназистов и реалистов. Народу собралось множество. Хоть о параде стало известно лишь в восемь утра, но народ в городе уже несколько дней ждал какого-то большого праздничного события, которое было бы достойно революции и душевно бы соответствовало ей.

Именно потому Колчак и устроил парад с молебном и оркестрами. Инициатива в решениях должна была исходить от него, потому что в ином случае нашлись бы желающие взять власть в свои руки.

Мартовский день выдался солнечный, даже припекало. Зеленая трава выбивалась на косогорах и на бульваре… Солнце отражалось в воде, и было весело.

Там же, на Графской пристани, епископ Сильвестр отслужил молебен во славу народного революционного правительства и всего российского воинства. Затем, когда священнодействие закончилось, он позволил адмиралу перейти к следующему этапу праздника.

Александр Васильевич пошел вдоль строя матросов и солдат, останавливаясь, и громко, высоким, пронзительным, слышным по всей площади голосом, выкрикивал:

— Народному правительству — ура! Верховному главнокомандующему — ура!

Матросы, солдаты, а особенно гимназисты весело и дружно подхватывали: «Уррра! Уррррааа…»

Завершив обход войск, Александр Васильевич поднялся на ступени Морского собрания, откуда и принял парад. Оркестр играл церемониальный марш, части с различной степенью выучки разворачивались и проходили по площади мимо адмирала. Колчак стоял на шаг впереди остальных генералов и офицеров, держа ладонь под козырек черной фуражки. Тонкие губы были тесно сжаты.

Обывателям, которых накопилось уже несколько тысяч, зрелище парада было по душе. Многие стояли, украшенные красными бантами и розетками, над толпой виднелись два или три красных флага. Но ни Колчак, ни иные лица, принимавшие парад, никаких бантов и ленточек себе не позволяли — тем более что пока и не было указаний из Петрограда по части дальнейшей судьбы армейского церемониала.

Когда последний отряд реалистов, сопровождаемый оркестром, прошел мимо собрания и площадь опустела, если не считать зрителей, не спеша расходившихся по домам, потому что было уже около часа и пора обедать, Колчак обратился к стоящим ближе прочих генералу Веселкину и епископу Сильвестру и произнес благодушно:

— Кажется, мы успели.

Глупый Веселкин хохотнул, не поняв, чего же успели, и сказал:

— Пора, пора, желудок пищи просит!

И сам захохотал.

— Свой долг перед революцией мы сегодня выполнили, — заметил ехидный Сильвестр, и остальные вокруг засмеялись.

— Впрочем, вы правы, — позволил себе улыбнуться Колчак. — Мы заработали обед. Революционерам уже поздно начинать демонстрации.

Он был уверен, что достаточно долго отвлекал внимание горожан и нижних чинов.

* * *

В час уехали обедать к Веселкину, полагая, что праздником революция завершилась. Но не учли, в том числе и умный Александр Васильевич, что дальнейшие события могут включать иных участников, вовсе не тех, что прошли парадом или отхлопали в ладоши.

Пока шел обед, сложилась иная ситуация.

Бухта была буквально наполнена шлюпками, катерами, яликами, баркасами — шло первое воскресенье после революции, и если в будний день матроса можно заставить красить палубу или грузить уголь, воскресный день — святое дело, отдых. На то есть закон и порядок.

Всю неделю матросы на кораблях питались слухами и случайными новостями. Все жаждали узнать — что же случилось. Ведь если революция — это нас касается или нет?

Матросы сходили на Графской пристани, встречали знакомых из других команд и экипажей, мало кто спешил на свидание — наступал день политики, а не любви. Даже для самых от политики далеких, даже не знавших, что такое политика, новобранцев.

Обычно матросы, сходя на берег, на Графской пристани или Нахимовском не остаются — зачем маячить на глазах у начальства? Они переходят туда, где тише, — на Исторический бульвар, а то в Татарскую слободку или на Корабельную сторону, к полуэкипажу.

К полуэкипажу тянулось больше всего народу. Там, на громадном плацу, окруженном казармами, и оставались. В полуэкипаже народ самый осведомленный, они не грузят уголь, к ним попадают газеты — они на берегу.

Почему-то Александр Васильевич, который все старался предусмотреть, объединяющей роли полуэкипажа не учел, как не учел и святости воскресного дня. Впрочем, если бы учел — может быть, задержал бы течение революции в Севастополе на день-два. А потом все равно колесо судьбы, катившее по России, взяло бы свое — и закрутило бы и Севастополь, и Черноморский флот, и весь Крым так же, как это случилось во всех других городах и гарнизонах.

Часам к трем во дворе полуэкипажа скопилось несколько тысяч человек — большей частью матросов. Но было немало солдат и портовых рабочих. Чтобы ощутить силу, хотелось быть вместе со своими. И когда своих стало много, потом очень много — ощущение силы пронизало весь плац. Ораторы, которые поднимались на большие ящики, стащенные на середину плаца, сначала говорили то, что узнали из газет, — говорили о Петрограде. Но вскоре оказалось, что революция имеет иное понимание — кто-то первый вдруг выкрикнул:

— А у нас революции нету! Ее адмиралы в кармане держат!

Толпа радостно загудела — эти слова были важнее, чем то, каков состав Временного правительства в Петрограде.

Ораторы выстроились в очередь. Толпились, спешили сказать. Всех слушали, если недолго. Ораторы произносили слова, которые можно говорить жене или другу, но вслух, для всех, с трибуны их никогда не произносили и не думали, что будет возможно.

К невозможному в политике человек привыкает за несколько минут. Шок короток — как, неужели это и мне можно? На глазах рождаются ораторы, никогда ранее не витийствовавшие за пределами своего кубрика, а оказывается, вполне приемлемые ораторы, потому что куда лучше Гучкова или Шульгина отражают желания тех тысяч, что стоят вокруг разинув рты, слушают, удивляются сопричастности к великим делам.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация