— Ерунда. Пусть собирают.
— А внеслужебные контакты не приветствуются, более того, между лицами, находящимися в прямом подчинении, они прямо запрещены!
— Да, конечно. Расскажи это Булатову. И расспроси, какие у него контакты с военврачом.
— Во-первых, между ними нет прямого подчинения. Наталья Игоревна напрямую подчинена подполковнику Ефимову.
— А во-вторых?
— А во вторых… как это яйцо оказалось на стене?
— Я его бросил. Что «во-вторых»?
Шульгин улыбнулся.
— Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку!
— Это я бык, что ли?
— «Бык» — это символическая фигура, — дипломатично ответил Шульгин. Он умел собирать информацию обо всём, что происходит в поезде, и добросовестно передавал её начальнику смены. Сейчас Белова посетила неприятная мысль, что так же добросовестно Игорь может сдавать информацию и о самом начальнике смены.
— Есть будешь? Или чай?
— Нет, спасибо, — Шульгин покачал головой.
Белов ложечкой разбил одно яйцо, посолил, выпил и заел хлебом с маслом. Потом так же поступил ещё с двумя. После этого налил себе чаю.
Шульгин прохаживался по кухне, с интересом наблюдая за происходящим.
— А чего так, всырую? — аккуратно спросил он.
— Лень готовить, а супруга куда-то завеялась.
Шульгин сделал нейтральное лицо.
— Ирина Александровна поехала в Кротово, в магазин. Вместе с этой прапорщицей, как её…
— Прапорщиком! — рявкнул Белов. — Не прапорщицей, а прапорщиком! Сколько можно вам говорить?!
Но тут же успокоился.
— Чего ей в магазине?
— Говорят, хотели вина купить…
Вот дура! В городке все друг о друге знают, какого чёрта болтать? Предупреждал же!
Игорь замер напротив, молча наблюдая за тем, как полковник старательно размешивает ложечкой сахар в стакане.
— Вряд ли вина, — наконец нарушил молчание Белов. — Ира совсем не пьёт.
Если Шульгин докладывает командиру или особистам, пусть осветит позицию супруга нарушительницы.
— Я её просил варенья сварить. Видно, решила магазинным отделаться.
— Конечно, — беззаботно согласился Игорь. — Мало ли что бабы болтают!
Белов допил чай.
— Ещё какие новости? — по привычке спросил он. — Ты только вчера вернулся, а небось уже больше меня всё знаешь?
Шульгин кивнул.
— Новый лейтенант прибыл, с женой. Такая фифа… Накрашенная, прикинутая, с педикюром! Их во второй дом поселили!
— Как во второй? Не может быть! Он же для старших офицеров…
— В чём и загадка. И принял его сразу Кравинский, а потом Булатов.
Евгений Романович задумался.
— Странно… А в какой экипаж?
— Похоже, в наш, — с нажимом произнёс Шульгин. — Вроде стажёром.
Белов поднял на него обеспокоенный взгляд.
— И на какую должность он будет стажироваться?
— Не знаю, — Игорь отвёл глаза. — Только окончил Тиходонское ракетное.
Евгений Романович задумчиво пожевал губами. Общевойсковик или десантник мог бы идти на взвод охраны. А ракетчик, да ещё принятый с таким почётом и почестями, может примеряться только на одну должность. Должность начальника смены. Неужели они нашли подходящую замену?
Белов ощутил лёгкое покалывание в левой стороне груди. Рука машинально потянулась к сердцу, но замерла в воздухе, так и не преодолев намеченную траекторию.
— И где он сейчас? — спросил Евгений Романович.
— Надо полагать, беседует с командиром, — Шульгин пожал плечами. — Во всяком случае, из штаба он ещё не выходил. Может, когда я зашёл к вам…
В это время раздался зуммер внутреннего телефона. Предчувствуя, что звонок напрямую связан с рассказом Шульгина, Белов поднял тяжёлую эбонитовую трубку.
— Белов слушает!
— Здравствуйте, Евгений Романович. Зайдите ко мне в штаб, — мягко распорядился полковник Булатов.
— Есть, — упавшим голосом ответил Белов и положил трубку.
Шульгин смотрел выжидающе.
— Командир вызывает, — пояснил полковник. — Я переоденусь… Хотя надо ещё побриться…
— Ладно, я к вечеру заскочу, — Шульгин мгновенно испарился. Хлопнула дверь в прихожей.
Через десять минут одетый по форме начальник смены доложился командиру части. У Булатова был довольно просторный кабинет, обставленный хорошей мебелью, но без излишеств и претензий. Никаких новомодных офисных столов за шестьдесят тысяч, кожаных кресел и диванов, дорогих светильников. Все самое необходимое: обычный письменный стол с приставным столиком, книжный и платяной шкафы, в стороне длинный стол для совещаний, самые обыкновенные стулья. На одном из них за приставным столиком сидел начальник отдела контрразведки Кравинский, на другом, напротив, — незнакомый, совсем молодой лейтенант, напряжённый и явно чувствующий себя не в своей тарелке. Командир занимал своё место, создавалось впечатление, что все трое вели оживлённую дружескую беседу, которую прервал своим появлением полковник Белов.
— Познакомьтесь, Евгений Романович, — поздоровавшись, сказал Булатов. — Это наш новый сотрудник Александр Кудасов. Он будет проходить стажировку в вашей смене. Александр успешно окончил наше ракетное училище, у него высокие баллы по специальным дисциплинам и по практике в войсках. Особо отмечаются его способности в расчётах боевых траекторий. Так что прошу ввести в курс дела, проявить отеческое внимание и оказать необходимую помощь. Через три-четыре месяца он должен быть достаточно подготовлен как руководитель смены и ваша правая рука. Вы меня поняли?
— Так точно! — ответил Белов. Сесть ему никто не предложил, приходилось стоять, как наказанному.
— Александр Олегович, а это ваш непосредственный начальник — полковник Белов. Евгений Романович. Начальник смены, а в боевой обстановке — командир пуска. Я уже рассказывал вам о нём.
Лейтенант встал, обозначил стойку «смирно», резко наклонил голову.
— Лейтенант Кудасов!
Последняя фраза командира в немалой степени озаботила Белова. Что же, интересно, такого мог рассказывать о нём полковник Булатов только что прибывшему стажёру? Что он — старый пень, которому давно пора в отставку? Что он допустил промах на контрольном тестировании? Что его жена не выходит встречать мужа после рейса, а всё свободное время проводит с молодыми прапорщицами? Тьфу, прапорщиками? Что служба пожилого неудачника подходит к концу и скоро он сможет занять его место? Все эти мысли при психоанализе выдавали крайнюю закомплексованность личности, повышенную тревожность и мнительность, фрустрационный синдром и неуверенность в себе. Но, общаясь с психологами, Евгений Романович тщательно скрывал свои переживания, да и сейчас разоблачающие его мысли вихрем пронеслись в голове, заклубились и осели, вызывая нескомпенсированную перегрузку нервной системы, но никак не проявляя себя вовне.
