— А почему вы мне про сброс крышки не подсказали, а? — мстительно спросил опьяневший Кудасов.
— Какой крышки? Я ничего не видел…
Белов тяжело поднялся и, пошатываясь, пошёл в свой вагон.
— Всё он видел! — сказал Кудасов. — Просто был бы рад, если бы я пуск сорвал!
Он встал.
— Спасибо, товарищ подполковник. Готов всегда попадать в цель!
Кудасов вышел из штабного салона, но направился не в четвёртый вагон, а в третий. Из каюты военврача как раз выходил последний пациент, который получил успокоительную пилюлю и постепенно приходил в себя.
Коротко постучав, Александр зашёл в каюту.
— Товарищ майор медицинской службы, старший лейтенант Кудасов представляется по случаю успешного поражения цели! — доложил он по всей форме.
Наталья Игоревна сидела на своём обычном месте в белом халате. Она улыбнулась.
— Фенамин опять помог?
— Фенамин?
Старлей растерянно пошарил по карманам и, вытащив несколько забытых таблеток, удивлённо уставился на них.
— Вот они… Я совсем забыл…
Он обратил внимание, что Наташа подобрала волосы в пучок на затылке. Новый облик очень украшал её.
— Как себя чувствовали при запуске? — доброжелательно спросила майор Булатова. Ему вдруг показалось, что вчера в боевом вагоне ничего не происходило, это просто плод его воображения, как и разговоры с ракетой.
— Совершенно нормально. Только… Я разговаривал с «Молнией» и она мне отвечала!
— С кем разговаривали?!
— Ну с этой, ракетой! И летел вместе с ней. Правда летел. Видел землю, видел, как она попала в цель, даже немного поправил. И взрыв видел. Я рассказал всем, каким именно получилось попадание. А потом пришло подтверждение, и всё совпало!
Глаза военврача округлились. В них плескалось сочувствие и боль.
— Бедный мальчик! Это нервные перегрузки, недостаток воздуха и пространства… Беги с этого поезда! Он привезёт тебя только в психушку!
Она встала, и в тесной каюте они оказались лицом к лицу, как на крохотном пятачке свободного пространства в боевом вагоне. И вдруг Саша понял, что вчерашние воспоминания — вовсе не игра фантазии, потому что зажатые в руке таблетки фенамина вполне материальны. Значит, вполне реально то, что происходило вчера. Он понял это ещё до того, как Наталья Игоревна заперла дверь на задвижку.
Под халатом у неё было только бельё. Александр запомнил белый живот с густой растительностью внизу — яркий контраст с выбритой везде Оксаной. Узкая неудобная полка, стук колёс, тугое бьющееся тело и требовательный стук в дверь…
— Кто это рвётся? — спросил он, когда они вынырнули из горячих влажных волн страсти.
— Не… знаю… — тяжело дыша, вымолвила женщина. И тут же добавила: — Подожди, не выходи…
Она постепенно пришла в себя и, прижавшись ухом к двери, вслушалась в происходящее снаружи.
— Кажется, никого нет… Иди, только осторожно…
Кудасов вынырнул в коридор и закрыл за собой дверь.
В метре от него стоял старший лейтенант Гамалиев.
— Ты что делал у докторши?! — зло спросил он. Кудасову показалось, что соперник нетрезв.
— Какое твоё дело? Давление измерял!
— А почему запирались?!
— Кто запирался? У тебя, видно, крыша едет… Гамалиев шагнул вперёд и ударил его в лицо. Но реакции повелителя ракет гораздо быстрее, чем у простого смертного. Кудасов пригнулся, и кулак противника со стуком въехал в стальную переборку. Раздался приглушённый вскрик. Инцидент можно было считать исчерпанным. Но остановить ракету с включённым зажиганием уже нельзя. Ответный удар, подпитанный силой атомного пуска, сбил Гамалиева на пол.
— Что тут происходит? — Наталья выглянула в коридор.
— Вот, человеку плохо стало, — ответил Александр. Стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не привлекать к себе внимания, он прошёл второй вагон, миновал третий и, наконец, добрался до четвёртого. Везде по-прежнему шло веселье, и стало заметно, что без алкоголя не обошёлся почти никто. Александр подумал, что в качестве универсального транквилизатора наверняка используется одеколон, входящий в комплект рейсового чемоданчика каждого офицера.
В вагоне группы запуска Половников, Козин и Петров конспиративно допивали спирт.
— Иди к нам, Александр! — коллеги замахали руками. — Ты где был?
— Давление поднялось, — обтекаемо ответил Кудасов. — Принял снотворное, ложусь спать.
Он зашёл в свою каюту, лёг на неудобную полку и мгновенно заснул.
Во втором вагоне военврач Булатова оказывала медицинскую помощь Гамалиеву. Вначале с использованием нашатыря она привела его в чувство, потом осмотрела припухшую челюсть. Она не спрашивала, что случилось, всё было и так ясно. Оттого, что офицеры подрались из-за неё, как второклассники на перемене, она испытывала смешанное чувство гордости и досады.
— Всё в порядке, перелома нет! — весело сказала она. — Можете возвращаться к несению службы…
Старлей угрюмо смотрел в сторону. Ни улыбок, ни обычных комплиментов. Он вообще старался не встречаться с ней глазами. Даже не поблагодарив, оскорблённый в лучших чувствах Гамалиев ушёл.
Вскоре в дверь военврача опять постучали. Это оказался майор Сомов. Он разрозовелся, глаза масляно блестели, на губах блуждала многозначительная улыбка. Особист был пьян.
— Можно, Наталья Игоревна?
Не дожидаясь ответа, он ввалился в каюту и сел на полку рядом с удивлённой женщиной. Она подумала, что Сомов пришёл из-за драки Кудасова с Гамалиевым. Но в таком состоянии… Она никогда его таким не видела.
— Я по делу, очень щекотливому, между прочим, — майор попытался взять её за руку, но Наталья отстранилась. — Ко мне в каюту транслируется то, что происходит в разных местах поезда. Понимаете, да? — особист многозначительно поднял палец. — В том числе и то, что происходит в боевом вагоне. Понимаете, да?
Женщина напряглась.
— Вчера я видел то, что никому видеть не положено. Но мне всё положено по долгу службы. Понимаете, да? — он еле ворочал языком. — Любому факту можно дать разную оценку… Да, совершенно разную…
Короткопалая, волосатая ладонь легла на колено военврача, отодвинула халат и горячим потом обожгла нежную кожу. Наталья Игоревна двумя пальцами брезгливо сняла пятерню особиста, как снимают запрыгнувшую на кровать лягушку.
— Режим секретности запрещает фиксировать что-либо, происходящее на борту, — строгим, официальным тоном произнесла она. — За нарушение — трибунал!
На лице Сомова отразилось замешательство. Это говорила не военврач поезда, а жена командира части. Он начал трезветь.
— Я ничего не фиксировал, я просто увидел…
