Два здоровенных прапорщика многозначительно переглянулись, третий зловеще усмехнулся.
– И запомните – у меня живут по моим порядкам! Или вообще не живут! – на прощанье бросил подполковник.
– Влетели! – сказал Катала, когда дверь захлопнулась. – Вот чума!
– Да, Калик нам и напослед подосрал, – мрачно кивнул Леший.
Настроение у всех было подавленное.
– Вы чего? – спросил Расписной. – Ну пусть делают санобработку, от клопов-то житья нет!
– Т-ю-ю… – Леший хотел присвистнуть, но вспомнил, что в камере этого делать нельзя, и, растерянно пожевав губами, перевел взгляд на нового смотрящего. Тот смотрел на Расписного со странным выражением.
– Я не врубаюсь… Ты что, пассажир с экватора?
[52]
Придут десять мордоворотов с палками и разделают всю хату в пух и перья! Ты откуда, в натуре?
В воздухе повисло напряжение. Невидимая стена вмиг отгородила его от всех остальных. Потапыч предупреждал, что все мелочи зэковской жизни за несколько месяцев изучить нельзя, проколы неизбежны, и тогда надежда только на собственную изворотливость и находчивость.
Волк рассмеялся:
– Выходит я косяк упорол
[53]
. У нас это по-другому называлось – «банный день». Один раз меня так по кумполу смазали, два дня имени не помнил…
– А я после обработки неделю пластом валялся…
– Мне руку сломали…
Опасное напряжение разрядилось, каждый вспоминал свой опыт «санобработок», и внимание переключилось с Расписного на очередного рассказчика. Только Зубач не отводил пристального, недоверчивого взгляда.
Однако Дуболом почему-то не выполнил своего обещания. «Санобработки» не последовало ни в этот день, ни в последующие. А в конце недели наконец сформировали этап на Владимир.
* * *
Семьдесят шестую камеру спас от тяжелых резиновых палок лейтенант Медведев. Он страховал Вольфа, выполняя роль ангела-хранителя, но делал это конспиративно, что существенно затрудняло дело.
– Сколько у вас заключенных с татуировками антисоветского характера? – занудливо выспрашивал он у подполковника Смирнова.
Начальник только кряхтел и задумчиво морщил лоб. Ничего хорошего активность комитетчика лично ему не сулила. Если неудачно попасть под очередную кампанию, можно лишиться должности и партийного билета, как будто не какой-то трижды судимый дебил Петя Задуйветер, а он, подполковник внутренней службы Смирнов, выколол у себя на лбу крамольные слова «Раб КПСС».
– Мы это дело пресекаем в корне, с кожей такую гадость срезаем! – не очень уверенно сказал Смирнов, отводя взгляд.
– А кто допускает антипартийные высказывания? Кто пишет жалобы в ООН? Кто рассказывает анекдоты про руководство страны?
– Нет таких, – уже решительнее ответил подполковник, усердно изображая зрелого и деловитого руководителя исправительной системы, которому совершенно напрасно вверенный контингент дал обидное прозвище Дуболом. – Если попадались, мы их в психушку оформляли…
– Вот-вот, – неодобрительно пробурчал Медведев. – А потом ихние «голоса» про все это на весь мир рассказывают…
Подполковник Смирнов терялся в догадках. Лейтенант из Конторы объявился с неделю назад и проявил большой интерес к обитателям следственного изолятора. Кто из какого города, кто где служил, работал. Он перелопатил картотеку, что-то выписывал, что-то помечал в небольшом блокноте. Порекомендовал перетасовать несколько камер, и эти рекомендации были тут же выполнены.
И Смирнов, и его заместители, и оперчасть находились в напряжении. Интерес к изолятору у органов появился явно неспроста. Может, действительно попали во вражескую передачу? Или это камуфляж, а на самом деле копают под сотрудников, а еще хуже – под руководство? Или готовят какую-то комбинацию с диссидентами? Или здесь что-то другое, недоступное не искушенному в государственных делах разуму начальника СИЗО?
– Ладно. А как с националистами? Составьте-ка мне справочку на тех, у кого с пятым пунктом не в порядке!
Медведев приходил каждый день и требовал все новые справки, листал личные дела десятков осужденных, расспрашивал о каждом из них.
– Вот этот татарин, он правда мулла? И что, молится? А других вовлекает?..
– А эти двое евреев в одной камере… Они зачем вместе, чтоб сионистскую пропаганду легче вести?..
– А немец вообще шпион, да у него еще свастика выколота! Мутит воду?
Смирнов вертелся, как карась на сковородке:
– Никакой он не мулла, мошенник, под видом муллы деньги на мечеть собрал и на ипподроме проиграл…
– Евреи в пропаганде не замечены, но на всякий случай рассадим по разным хатам…
– Не знаю, какой он шпион – с ног до головы расписан, типичная босота… Но хата у них наглая, сегодня я их под палки поставлю!
Комитетчик насторожился.
– Вот этого не надо! От вас и так вонь наружу выходит, причем далеко улетает, за бугор! Никаких эксцессов! Лучше разгоняйте всех по зонам побыстрей! Чего они у вас киснут столько времени?
– Да этапы собираем… Чтоб вагонзаки порожняком не гонять… Но раз такое дело – разгоним…
– А этот латыш про отделение от Союза не заговаривает?
– А эти узбеки…
Когда настырный комитетчик вдруг перестал приходить в Бутырку, подполковник Смирнов испытал большое облегчение. А лейтенант Медведев столь же неожиданно появился в кабинете начальника Владимирской тюрьмы и вновь принялся задавать те же вопросы, рыться в картотеке и перетасовывать камеры. Поскольку во Владимирском централе содержалось немало политических, то руководство это не удивило.
* * *
– Внимание, вы поступаете в распоряжение конвоя! Требования конвоиров выполнять немедленно и беспрекословно!
Сорванный голос приземистого старлея перекрывал свирепый лай двух рвущихся с поводков низкорослых черных овчарок, гудки маневрового тепловоза и шум компрессора на грузовом дворе.
– При этапировании резких движений не делать! При пересечении охраняемого периметра оружие применяется без предупреждения!
Яркие прожектора освещали застывших на корточках зэков, отбрасывающих длинные тени автоматчиков, блестящие рельсы и зловещий то ли грузовой, то ли пассажирский вагон с глухими окнами и темным зевом распахнутой двери. Вольф глубоко вдыхал пахнущий битумом и нагретым, железом воздух, будто хотел надышаться впрок. Другие арестанты не пользовались такой возможностью – почти все курили и привычно глотали едкий табачный дым.
Этап был сборный – около пятидесяти человек из Бутырки, «Матросской тишины», Краснопресненской пересылки, Четвертого СИЗО… Угрюмые мужики в одинаковых серых робах с явным раздражением слушали начальника конвоя. Натянутая вокруг веревка с красными лоскутами выводила из равновесия, потому что не шла в сравнение с толстыми стенами, бесконечными решетками, высокими заборами, ржавыми рядами колючей проволоки.
