У самого входа меня поджидал Волшебник.
Он сидел на раскладном табурете, обтянутом выцветшим на солнце брезентом, и рассеянно водил по земле острым клювом своего огромного секатора. Он ничуть не изменился с момента нашей первой встречи — такой же добродушный, круглолицый, в том же замызганном комбинезоне. За те семь лет, что я навещал Красный город, мы виделись едва ли пять раз, но никогда еще Волшебник не подходил так близко к Двери. Я переступил порог и остановился, настороженно глядя на него.
— Проходи, проходи, не стесняйся, — подбодрил меня Волшебник. — Второго стула у меня, к сожалению, нет, но ты можешь сесть на землю. Что-то ты неважно выглядишь сегодня, мой мальчик. Что-нибудь случилось?
— У меня друг умер, — хмуро ответил я, по-прежнему не приближаясь. На круглом лице Волшебника мелькнула печальная улыбка, и это меня взбесило. — После того как я ему рассказал про Город! Я не хотел ему ничего говорить, он сам у меня все выпытал! А потом свалился в этот дурацкий колодец…
Волшебник пощелкал ножницами. Звук вышел довольно зловещий.
— И ты думаешь, это произошло из-за того, что ты ему все рассказал?
— А то из-за чего! — дерзко ответил я. — И еще я думаю, вы специально меня уговаривали рассказать о Городе своим друзьям…
Волшебник неожиданно быстрым движением поднялся со своего табурета, и я сразу же отпрянул к Двери. Но он и не думал меня хватать.
— Хочешь, я тебе кое-что покажу? Это кое-что связано с твоим другом. Правда, придется немного прогуляться. Вон туда, — он показал секатором в сторону от Города, туда, где сверкали под затянутым дымкой небом высокие белые конусы. — Нет, заставлять я тебя не буду. Не хочешь — оставайся здесь или возвращайся к себе. Но если все же решишься… обещаю, ты многое поймешь.
Разумеется, я согласился. Мне было страшно, очень страшно, но в то же время ужасно любопытно. И вот мы пошли по красной равнине, наступая на хрусткие бурые камни, — впереди Волшебник со своим неизменным секатором, а за ним я, пошатывающийся от слабости, но чрезвычайно гордый собственной смелостью. Шли мы долго — так далеко в ту сторону я еще ни разу не забирался. Наконец Волшебник остановился у одного из бело-золотых конусов и несильно ударил по нему рукоятью своих длинных ножниц. Конус отозвался тихим печальным гулом — словно колокол, звонящий на ушедшей под воду колокольне, — и в этом медленном гуле я неожиданно услышал голос своего друга. Он доносился издалека, словно бы из-под земли, и звучал слабо и приглушенно, но, несомненно, принадлежал Лехе.
Я бросился к конусу и прижался к нему ухом. Едва ощутимая вибрация поднималась откуда-то из глубины, пронизывая все сооружение. Я не сразу заметил, что этот конус кажется совсем мягким на ощупь — в отличие от старых, растрескавшихся куполов. Он был мягким и теплым, словно бок какого-то большого животного. И дрожь, пробегавшая по нему, тоже напоминала о большом животном, может быть, слоне или корове. И где-то там, внутри у этого животного, тихо жаловался на свою судьбу сгоревший в пламени крематория Леха.
— Что это? — спросил я, отшатываясь от подрагивающего бело-золотого бока. — Кто это говорит?
Волшебник внимательно посмотрел на меня, как будто решая, не прикидываюсь ли я дурачком.
— Твой друг. Тот самый друг, которому ты так красочно описал наш с тобой Город.
— Где он? — закричал я, не обратив внимания на слова «наш с тобой». — Он там, внутри? Выпустите! Выпустите его немедленно!
— Кого? — поинтересовался Волшебник, с готовностью раскрывая секатор. — Твоего друга? Как можно выпустить того, кто сгорел и превратился в кучку серого пепла? Ты считаешь, что я держу его взаперти? Смотри, сейчас я разрежу конус, и ты увидишь, что там никого нет…
Он поднял руку и занес страшный изогнутый клюв, намереваясь вонзить его в податливую мягкую поверхность. В эту секунду конус затрепетал еще больше, будто бы предчувствуя удар, и я отчетливо представил себе, как лезвие, проткнув бело-золотую шкуру, вонзается в спрятанного внутри Леху. Я пронзительно закричал, и Волшебник опустил секатор.
— Не хочешь, чтобы я его трогал? Пожалуйста, не буду. Только не надо так кричать, — попросил он, страдальчески сморщившись. — Я отвык от громких звуков, знаешь ли. Итак, могу ли я считать, что ты мне поверил?
— Где он? — упрямо повторил я, косясь на секатор. — Где Леха? Пусть его нет внутри, но откуда тогда идет голос?
Волшебник задумчиво почесал светлую бровь.
— Хороший вопрос, — пробормотал он. — А ты никогда не задумывался, почему жужжат металлические цветы? Кстати, твой друг пришел сюда именно за ними… Видишь ли, звуки вообще могут долгое время существовать сами по себе. Вот эхо, например. Ты крикнул и замолчал, а оно еще долго будет повторять твой крик. Так и тут. Считай, что голос, который ты услышал, всего лишь эхо твоего погибшего друга.
— Значит, он был здесь! Значит, он прошел через Дверь! Но ведь он обещал, что никогда не пойдет сюда без меня…
Я оглядел бело-золотой конус едва ли не с ненавистью.
— Он не обманул тебя, — поспешил вступиться за Леху Волшебник. — Никакой Двери он вообще не заметил. Просто оказался по эту сторону, вот и все. Так оно обычно и бывает, мой мальчик…
— Бывает с кем? — крикнул я. — Я всегда проходил в Дверь, ясно? А больше здесь никого и не было!
Родители, разумеется, учили меня, что перебивать взрослых нехорошо. Но Волшебник вроде бы не обиделся.
— Так обычно бывает с теми, кому показывают дорогу в Город, — терпеливо объяснил он. — Ты же пришел сюда сам, не так ли? А твой друг попал в Город потому, что ты показал ему дорогу.
— Никакой дороги я ему не показывал, — возмутился я. — Как я могу показать то, чего сам не знаю?
— Ты рассказал ему о Городе, — безжалостно прервал меня Волшебник. — Ты очень хорошо все описал. Так хорошо, что он легко вообразил себе это место, а ведь вообразить Город — значит почти что оказаться в нем. Вот что значит показать дорогу, мальчик мой. Я рад, что не ошибся в тебе…
— Что вы с ним сделали? — тихо спросил я, чувствуя себя предателем. — Почему он свалился в этот колодец? И голос… почему я слышал здесь его голос?
На этот раз я ничего не успел сделать — изогнутый стальной клюв взлетел и опустился, вонзившись в бело-золотой бок конуса. Послышался тихий шелестящий звук, как будто из воздушного шарика выпустили воздух, и я увидел, как по поверхности сооружения прокатилась волна крупной дрожи.
— Потому что часть твоего друга навсегда останется здесь, — пояснил Волшебник, вспарывая трепещущую плоть конуса.
Раскрылась широкая черная щель, отороченная по краям бело-золотой материей. Внутри что-то дышало, надувалось и опадало, переплетались какие-то трубы, хлюпала какая-то жидкость. Зрелище было настолько неприятным, что я поспешил отвернуться. Единственное, что я успел уловить, — внутренности эти ничем не напоминали высохшие пчелиные соты тех конусов, что стояли у янтарной дороги.
