– Я докладную напишу, что они ее с диагностированной онкологией в колонии держали. – В его голосе была бесконечная горечь. – Обязаны же были отпустить. Пусть хоть как-то их… Хотя что им сделают? Самое большое, премии лишат. Одной бутылкой меньше на праздничном столе.
Он помолчал, потом тряхнул головой, и выражение его лица стало прежним, человеческим. Белка перевела дыхание.
– Иди домой, – сказал он. – Восемь часов уже, что ты здесь сидишь?
– Тебя хотела дождаться.
– Так у меня ведь дежурство. Я только завтра освобожусь. Иди, Белочка.
С последними словами в его голосе вдруг мелькнули такие интонации, что у Белки сердце занялось счастьем, как огнем. Даже голова закружилась.
– Завтра Новый год, ты хоть помнишь? – Он улыбнулся. От его улыбки сердце у нее не только огнем занялось, а вспыхнуло пожаром. – Мы елку всегда во дворе наряжали. Возле крыльца растет, видела? Вот ее. Или хочешь в доме? Я тогда завтра куплю.
Господи, да хоть в лесу! Хоть в буреломе! В берлоге медвежьей! Не елку, а репейник!
– Ничего не покупай, – сказала она. – Возле крыльца отличная. Повесим яблоки или что там, пряники, заодно птицы отпразднуют.
Костя поцеловал ее так быстро, что она не успела сказать ни слова, как он уже вышел. Повисел еще минуту в воздухе едва уловимый запах лекарств и исчез тоже.
Глава 13
«Интересно, как они эту елку наряжали? С крыши, что ли?»
Белка стояла, закинув голову, и смотрела на высоченное дерево, растущее у крыльца. По дороге домой она накупила вчера такое количество шариков, пряников и всяческой золотой дребедени, что хватило бы на украшение, кажется, даже кремлевской елки. Но вот как это украшение осуществить, было совершенно непонятно.
«Ладно, – решила она, – Костя придет и скажет как».
Ей доставляло живейшее удовольствие думать, что он скажет, как и что ей делать, и она именно так и сделает. Это тоже было ново, такое ощущение.
Белка не была сильна в приготовлении пищи, особенно праздничной, поэтому и ее закупила по дороге. Благо выяснилось, что не во всех заведениях общепита подают холодные котлеты, имеются блюда даже изысканные, вроде какого-то курника, который оказался огромным многослойным пирогом, с виду очень аппетитным. И шампанское французское нашлось, и марципановые зайцы, облитые белым шоколадом.
Она набрала столько коробок и свертков, что еле выгрузила их из такси.
Во сколько у Кости заканчивается дежурство, Белка не знала, поэтому платье, которое собиралась надеть на Новый год, примерила еще с вечера. Она купила это платье в бутике на Казанской, на него и на прочие мелочи как раз хватило зарплаты, выданной перед Новым годом.
Карту Кирилла она сломала пополам и выбросила в урну. Жест был чересчур пафосный, ну так никто не видел – наплевать.
Платье ей нравилось. Правда, она предполагала, что Костя может не отличить его от джинсов, которые она обычно носила. Ну и ладно! Пусть не отличит, она все равно его любит. Костю, не платье. А в платье она просто хорошо выглядит: ткань стретч, поэтому видно, что у нее вполне приличная фигура, и цвет к глазам подходит.
Мама как-то говорила, что глаза у нее в бабушку Таю, только не желтые, а золотые. Платье, разумеется, не золотое, до такого Белка не додумалась бы, оно лишь отливает бронзой. В общем, соблазнительное. Правда, волосы отросли так, что прическа выглядит по-детсадовски, как у птенца, но тут уж ничего не поделаешь.
Белка разглядывала себя в зеркале, вертелась так и сяк в новом платье, а потом расхохоталась, потому что подумала, что самое прекрасное с этим платьем произойдет, когда Костя его снимет. И если бы можно было встречать с ним Новый год голыми, то она ничего не имела бы против.
Утром она позвонила ему, но телефон был выключен. Наверное, он был еще в реанимации.
Днем телефон был выключен по-прежнему. Это ее насторожило.
В семь вечера телефон не включился.
Белка села у накрытого в кухне стола, прислонилась спиной к печке, которую протопила с утра, и задумалась.
Надо было понять, что происходит. Можно было подумать, что с ним что-нибудь случилось, и начать поиски с больниц и моргов. Но она так думать категорически не хотела. И начала с другого…
В трубке долго стояло молчание, потом наконец пошли гудки – прерывистые, в плохой зоне приема.
– Сева, – сказала Белка, когда ей наконец ответили, – ты не знаешь, где Костя?
– Так у нас! – сообщил Сева. – С матерью в избе.
Он запыхался. Бегал, наверное. Или с горки катался.
– Давно? – едва шевеля губами, проговорила Белка.
– С утречка приехал. Бел, тут у нас снегу до фигища! Навалило, как… не знаю что! Я с горки катаюсь целый день. Слышишь меня? А ты чего звонишь? Погоди, я выше поднимусь. Внизу ни фига телефон не ловит.
«Не ловит, – подумала Белка. – И в избе не ловит. Или он его просто выключил, чтобы я им не мешала».
Как она смогла убрать из своей головы эту мысль? Ведь думала же, все время вначале об этом думала: куда Надя подевалась, а вдруг приедет? Выходит, это он должен был поехать к ней – и поехал. И исключать это только потому, что накануне он переспал с Белкой, было глупо. Чужая душа потемки.
– Бел, приезжай! – вопил Сева. – Тут супер! Снег валит, как этот… И озеро замерзло, я на коньках кувыркаюсь вообще!
Она выключила телефон. Что ж, у каждого своя радость. Мальчик кувыркается на коньках. Мужчина не на коньках, но тоже, в общем… кувыркается.
Белка смела еду в мешок для мусора. Неизвестно ведь, когда вернется хозяин дома, зачем же мышей разводить. Потом сняла платье, натянула джинсы и свитер. Неизвестно также, удастся ли вызвать такси в новогоднюю ночь, а на улице холод адский, замерзнет, пока будет машину ловить. Потом она поднялась наверх и вынула из шкафа чемодан.
У каждого своя радость. Она для себя вряд ли ее найдет. Но и обманывать себя не станет.
Часть III
Глава 1
Мама уходила на работу, а дома царила бабушка.
Она именно царила – все соседи относились к ней с почтением. Многие даже побаивались, но не Костя, конечно. Его она любила, и он это знал, хотя внешне ее любовь не выражалась почти что никак.
Соседка с первого этажа говорила:
– Прасковья Ивановна – женщина суровая.
Но Костя так не думал. Просто соседка эта, Наталья Даниловна, – глубокая старушка, и по всему она другая, чем бабушка, похожа на шелковую подушечку, в которой держит свои иголки-булавки. Когда-то, бабушка рассказывала, Наталья Даниловна была белошвейкой, ей весь город заказывал тонкое белье, и весь дом, в котором живет Костя с бабушкой и мамой и кроме них еще три семьи, принадлежал ей с мужем. Муж работал по металлу, имел собственное клеймо, и одно его изделие, панорама города Вятки, попало даже в Эрмитаж. А из наросшего на березе кап-корешка он сделал часы, и они шли, хотя в них все было деревянное, все колесики.
