Она открыла сайт, на котором всегда смотрела новости, потому что там не сообщали о политике, зато подробно и разнообразно сообщали о новых выставках, и не только в Москве, а по всему миру, о дизайнерских трендах и о других всяких вещах, которые позволяли ей не чувствовать себя выпавшей из нормальной жизни.
Белка полистала статью о выставке в Малом Манеже. Она хорошо знала художника и знала, что он придумал интересную такую штучку – взять срезы свернутых журналов и вложить их в алюминиевые круги, как в рамы. В таком виде они напоминали срезы деревьев, или вращение планет, или пейзажи Сезанна…
Белка смотрела на эти картины из глянцевых обрезков и не понимала, как могла находить их интересными и даже многозначительными. Они были так наивны в своей старательной придуманности, что художника хотелось пожалеть, особенно потому, что она знала, какой он маленький, толстый, смешной и обидчивый.
Находиться по ту сторону добра и зла и смотреть на обычную человеческую жизнь с потустороннего расстояния было неприятно. Но Белка ничего не могла с собой поделать – ничто в привычной прежней жизни не казалось ей сейчас сколько-нибудь значимым.
Она перебралась со странички про выставку на страничку про сплетни. Белка всегда относилась к ним снисходительно. В конце концов, ну не станешь же рассказывать о философских воззрениях восьмой жены банкира Пупкина. Эта прекрасная девушка предназначена для того, чтобы о ней рассказывали сплетни, и в этом смысле она вызывала у Белки одну лишь приязнь. То есть раньше вызывала.
«Громкое убийство, – прочитала Белка первую светскую новость. Интересно, чье? – 45-летний бизнесмен Кирилл Мазурицкий застрелил жену и покончил с собой. По слухам, Елена Мазурицкая, бизнесвумен и светская львица, недавно выписалась из клиники нервных заболеваний. Возможно, это стало причиной конфликта между супругами. Бизнес Мазурицкого связан с поставками медтехники, в частности дорогостоящих компьютерных томографов. Не исключено, что и убийство, и самоубийство, совершенное им, имеет криминальную подоплеку».
Белка остолбенела. Ее словно доской по голове бабахнули.
Она забыла про Кирилла совершенно. Вот просто совсем! Как будто не было его в ее жизни. Он исчез, провалился, уплыл, и даже то, что произошло у нее с Костей, было ни при чем – это не вчера случилось, что она забыла о Кирилле. Наверное, ее жизнь начала меняться гораздо раньше, чем она осознала перемену.
А сейчас она почувствовала к нему острую, пронзительную жалость. Она только сегодня поняла, что такое жалость, как она выкручивает сердце, какая это физическая боль. И вот сразу же – это известие…
Она чувствовала жалость к нему и вину перед ним. Как странно! До сих пор Белка считала, что это Кирилл перед ней виноват, но после того, что произошло сегодня в реанимации, ей будто другие глаза вставили. И этими новыми глазами она видела себя – холодный расчет, который заменял ей сочувствие к нему…
«Их больше нет, – вдруг поняла она. – Ни Кирилла, ни его жены. Не я запутала их жизнь, но все это разрешилось вот так. Может, и без меня было бы то же. А может, я подтолкнула эту лавину. Теперь уже не ответишь. Но их больше нет».
– Я могу вернуться в Москву.
Вернуться в Москву!.. Эти слова, которые она тысячу раз произносила мысленно, а теперь произнесла вслух, вызвали у нее не радость, а… Белка даже не знала, как это назвать – она словно отшатнулась от этой мысли, разве что не перекрестилась: чур меня, чур.
Она не хотела возвращаться в Москву! То есть не в Москву именно, просто ей даже помыслить было страшно о том, чтобы вдруг оторваться от Кости.
«А почему я думаю, что мне придется от него оторваться, если я вернусь в Москву?»
Она похолодела. Можно было не задавать себе этот вопрос – ответ был очевиден. Она точно знала, что Костя с ней не поедет. Просто не поедет, и все.
Однажды она подумала про него – тогда она еще со стороны о нем думала, а не изнутри будто, как думает теперь, – да, она подумала: вот человек, причина поступков которого заключается в нем самом.
«И у него нет никаких причин куда-то уезжать. То, что нас связало, только мне кажется прочным. А у него есть связи прочнее, и с чего вдруг он бросится очертя голову в Москву, ведь она ему чужая, то есть Москва чужая, а я… А что для него я?»
Дверь открылась, и вошел Костя. Он был в зеленой врачебной форме. Это Малевич когда-то придумал, что самый подходящий для врачебной одежды цвет вот такой, зеленый, она читала… Белкины мысли метались и проваливались из головы в сердце, как с горки ухали.
– Умерла? – спросила она.
– Да. Я не мог сразу выйти, чтобы тебе сказать, там внутреннее кровоизлияние у одного началось… Да, умерла.
– Она сказала, что тебе благодарна.
– За что? – невесело усмехнулся он.
– Что не умирала на цепи. Костя… – тихо проговорила Белка. – Как же такое может быть? Не может же такого быть!
– Не может. Но есть. И сколько я себя помню, всегда это было. И мама моя всю свою жизнь это видела, этот Вятлаг кругом. И бабушка только в юности этого не знала.
– Ты думаешь, что это нормально?
– Я не думаю, что это нормально! – У него был такой голос, что Белка замерла. – Я не думаю, что нормально избивать женщину с тяжелой онкологией, с опухолью почки! Вообще – избивать женщину. Я не думаю, что это… Я не знаю, что с этим делать, и не знаю, как с этим жить!
Он замолчал. Белка боялась пошевелиться.
– Как же ты ее оттуда вывез? – спросила она наконец.
– У нее приступ случился. В лагерной больничке ответственности испугались, вызвали «Скорую». И как-то растерялись сначала, не сразу сообразили начальству доложить. Вот и вывез.
«А если бы сразу сообразили, если бы тот, увесистый, прямо в колонии автоматчиков на него натравил? – подумала Белка. – Что он сделал бы?»
Она посмотрела на Костю и вдруг поняла, как содиняются в цепочку обстоятельства непреодолимой силы. Каждое вроде бы само по себе, но одно цепляется за другое – тебе не дают помочь женщине, она совершенно тебе чужая, но ты не можешь ее бросить на произвол судьбы, не можешь позволить, чтобы ее избивали и убивали, и поэтому ты можешь только убить того, кто ее избивает и убивает, и ты это делаешь… И на этом заканчивается твоя человеческая жизнь, и это не могло быть иначе.
Все это так ясно стояло в Костиных глазах, что ей стало страшно – вся кожа пошла мурашками.
– А за что ее посадили? – поспешно спросила Белка. – Она мне сказала, что не могла лжесвидетельствовать, но больше ничего.
– А больше ничего и нет, насколько я понял. Она юрист, работала в крупной компании. Компанию решили у владельца отнять. Законных оснований не было – стали искать. Хотели ее для этого использовать – она не согласилась. Отправили в колонию, сопроводили указанием стереть в пыль. Всё.
Лицо у него было неподвижное, как посмертная маска. Белка молчала, подавленная.
