Фашисты, они, конечно, сволочи и гады, это давно всем известно. Но преданность делу фюрера и его великой Германии еще не означает готовность к совершению сугубо уголовных преступлений. «Курица не птица, Жучка не Барбос», как говорил покойный начальник отдела СМЕРШ дивизии майор Попельков. Чувствовал Алтунин, что были среди диверсантов блатные, а блатные эти могли оказаться только своими, бывшими советскими людьми, потому что немецким уголовникам в ведомство адмирала Канариса.
[29]
путь был заказан, их в СС привечали, разумеется, при наличии правильной арийской родословной. А вот «советских» урок в абвер брали охотно — ценный материал, знатоки советской жизни, в любом месте своих найдут. Брали, обучали и использовали на всю катушку. Если эти дерзкие налеты дело рук диверсантов, то без уголовников здесь никак не обошлось. Причем из числа московских уголовников, потому что агентов стараются забрасывать в знакомые места, где им легче выполнить задание, легче спрятаться, легче оторваться от погони. Вот и интересовался Алтунин блатными, которые вдруг появились в Москве после длительного отсутствия, возникли, так сказать, из небытия.
Такие объявлялись едва ли не каждый день, но все, о ком узнавал Алтунин, появлялись не с запада, а с востока — после отбытия наказания.
— Валерка Кузьмин объявился, — с готовностью стал вспоминать Буслович, — приемщиком он теперь служит, на Зацепском рынке, в палатке «Утильсырья»…
— Самое то место для барыги, — заметил Алтунин, уже знавший, что потомственный скупщик краденого Кузьмин Валерий Васильевич две недели назад вернулся из мест лишения свободы и начал честную трудовую жизнь. Только честную ли?
— Ирка Часовенная вернулась, будет теперь на Москве одной малиной больше…
Ирке-бандерше в тридцать восьмом дали семь лет за убийство сожителя, носильщика с Лениградского вокзала. Отбыла, значит.
— Костю-Босого люди видели, Андрюху Девяткина… — перечислял Буслович уже слышанные недавно Алтуниным имена, — Федю Половника, Фрол Бахарев, говорят, тоже появился, видели его на Цветном. Тепло уже совсем, а он почему-то в бурках был войлочных, не иначе как ноги отморозил на Колыме…
— Постой-ка, постой! — встрепенулся Алтунин, вспомнив, что про Половника упоминал недавно Моисеич, сторож детского парка имени Дзержинского. — Федю Половника, говоришь? Так его же еще в сорок первом расстреляли! Кто его видел?
— Кого расстреляли или за кем Загиб Петрович пришел, это мне без разницы, — немного обиженно, словно Алтунин обвинил его во лжи, ответил Буслович. — Только видела Федю одна моя знакомая, дама с хорошим зрением и трезвой памятью. Ей померещиться не могло.
— Что за дама? — Алтунин достал из наружного кармана пиджака блокнот и карандаш. — Я ее знаю?
— Сальникова Тамара Гавриловна, работает медсестрой в венерической больнице на Второй Мещанской…
«И Шехтман жил на второй Мещанской», отметил в уме Алтунин.
— Ох, Илья Петрович, — с улыбкой поддел он, — я просто вообразить не мог, что у такого солидного человека знакомства в венерологических клиниках имеются. Богемный образ жизни ведете?
— Если бы, — грустно вздохнул Буслович. — Мы с Тамарой живем в соседних комнатах. А Половник перед войной, пока его не арестовали, с ней шуры-муры крутил. Тамара — умопомрачительно вкусная женщина, мужчины вокруг нее так и вьются, как кобели около течной суки…
— Илья Петрович! — укорил Алтунин. — Что за лексикон применительно к умопомрачительным женщинам? Что за сравнения? Тем более, что мы с вами в театре, храме Мельпомены!
— В храм нас все обещают переселить, — ничуть не смутившись, сказал Буслович, — но пока не переселяют. То до конца войны откладывали, теперь до следующего года, а там еще какую-нибудь причину для проволочки придумают. А сравнение мое верное, ну хотите, скажу: «Как кобели вокруг кобелихи», чтобы вас не шокировать… Что же касается Тамары, то на прошлой неделе приходит она с суточного дежурства, я как раз завтракал на кухне, швыряет сумочку свою в один угол, шляпку в другой и говорит мне: «Какие же вы, мужики, бесчувственные скоты!». Я, естественно, удивился, но не обиделся, потому что есть у Тамары такая привычка наговорить с три короба ни за что ни про что. Оказалось, что встретила она на улице своего бывшего любовника Федю Половника, а он даже поздороваться не соизволил, сделал морду кирпичом и прошел мимо, как будто они не знакомы и вместе никогда не спали. Разве Тамара могла спокойно вынести такое пренебрежение? Она же к другому обращению привыкла…
— Она сегодня дома или на работе?
— На сутки ушла утром.
Алтунин в три больших глотка допил немного остывший чай, не чувствуя ни вкуса, ни бодрящей крепости, и ушел.
Он быстрым шагом, почти бегом, шел по Пушкинской и освежал в уме все, что знал о Половнике. Убийца, грабитель, вор, уважаемый блатными за дерзость и жестокость, три ходки, два побега, в 1941 году вроде как приговорили к высшей мере, только судили не в Москве, а в какой-то из соседних областей, куда Половник выезжал на «гастроли», — грабить сберкассы и прочие «деньгохранилища», кажется, в Калининской. Точно, — в Калининской!
Буслович не соврал нисколько — и впрямь Тамара оказалась умопомрачительной женщиной, высокой, статной, полногрудой, большеглазой, с пленительно-многообещающе изогнутыми губами, в которые так и хотелось впиться. «Что-то я того, оголодал без женской ласки, — неодобрительно констатировал Алтунин, ощущая тесноту в брюках, вызванную Тамариным присутствием. — Это не дело…»
— Сукин он сын, змей подколодный! — гневно сверкала глазами Тамара. — У меня, может, к нему чувства были! Я, может, рыдала, когда про него вспоминала! Слухи ходили, что расстреляли Федьку… Я, может, всей душой к нему устремилась! «Федя!» — ору на всю Колхозную площадь! А он взглядом по мне скользнул, как по пустому месту, отвернулся и ходу прибавил! А можно узнать, зачем вы его ищете?
— Чтобы расстрелять, — просто и правдиво ответил Алтунин, удивляясь тому, что такая красавица, как Тамара, питала и, судя по всему, продолжает питать какие-то чувства к недостреленному бандиту Половинкину, личности во всех смыслах отталкивающей.
Что это — любовь зла, полюбишь и козла? Или то, что Половник на воле всегда был при больших деньгах, сыграло свою роль? Или что-то другое, о чем Алтунин не знал, послужило причиной?
Запрос в Калининскую область отправили, не откладывая, но бумаги, хоть и с пометкой «срочно», идут долго, поэтому Алтунин уселся за телефон в кабинете начальника отдела и при помощи просьб, мольб, а местами и откровенного шантажа, за какие-то полчаса с небольшим выяснил, что Федор Тихонович Половинкин, приговоренный судом к высшей мере социальной защиты, ожидал исполнения приговора в тюрьме города Зубцова Калининской области. Из-за халатности начальника тюрьмы, впоследствии за это расстрелянного, заключенные не были своевременно эвакуированы в тыл и находились в тюрьме вплоть до одиннадцатого октября сорок первого года, когда в Зубцов вошли немцы.
