Ай да скромный служащий компании сотовой связи Ахмед Табба! И кто его научил возить с собой пистолет? Кто достал ему сверхубойного «Степного Орла»? Уж точно не мы, в смысле, не кураторы из российской разведки! Оружие агенту не нужно, оно только повышает его уязвимость и привлекает неприятности. Олег Павловский, конечно же, не знал о пистолете. А скорей всего, тогда у Анри еще не было оружия. Девять против одного, что это приобретение последнего времени! Но значит, он не связан с контрразведкой: спецслужбы любого государства не поощряют противоправную деятельность своих подданных…
Анри возвращается. Теперь он идет неспешной походкой, в руке – большая бутылка минеральной воды. Я прикрываю глаза и делаю вид, что дремлю. Мягко хлопает дверца, с легким скрипом прогибается водительское сиденье, деликатно включается двигатель. Джип трогается с места. Кожей лица чувствую косой изучающий взгляд. Но что он может заметить? Новый куратор безмятежно спит: ровное дыхание, расслабленные мышцы, даже глазные яблоки неподвижны под тонкой кожей век, а это особенно трудно – именно они обычно выдают имитацию.
Однако внезапно пришедшая мысль разрушает гениальную мизансцену, и я бурно просыпаюсь.
– Скажи, Ахмед, ты видел бежевый «фольксваген»? Он должен был пройти мимо!
Я точно знаю, что «немец» не появлялся. И свернуть ему было некуда.
Ахмед отрицательно качает головой.
– Может, шину проколол, – меланхолично говорит он. – Или остановился отдохнуть…
Что ж, может быть. Но мне все это не нравится. Хотя что именно «все это», я объяснить не могу: ведь ничего не произошло! Только ощущения, предчувствия, сомнения, подозрения…
– Через несколько километров неплохой ресторанчик, мы тоже остановимся и перекусим, – говорит Ахмед.
– Очень хорошо! – соглашается покладистый Игорь Андреевич.
* * *
– Судя по количеству ламп Алладина, вы верите в джиннов?
Витрина сувенирного магазинчика наполовину заставлена муляжами арабских масляных ламп трех размеров: по три, пять и десять дирхам.
Ахмед Табба усмехается.
– А судя по количеству верблюдов, во что мы верим? Он не лишен чувства юмора. Действительно, вторую половину витрины занимают верблюды разных цветов и размеров, причем разнообразия здесь куда больше: деревянные, стеклянные, мягко-набивные, с резными боками, сквозь которые проглядывает сидящий внутри верблюжонок…
– Верблюды – это реальность, а волшебные лампы и джинны – сказки. Верят ли местные жители в сказки?
Мы сидим на веранде маленького ресторанчика, где половина столиков занята моими соотечественниками, как будто дело происходит в Адлере, Лазаревской или Лоо. Здесь есть даже бар со спиртным, только выносить его запрещено: заказывай и пей, но в помещении.
По левую руку желтая полоса песка, синяя водная гладь, из которой торчит живописная светло-коричневая скала, осаждаемая пловцами в прокатных масках и ластах. Справа магазин сувениров и достаточно скромный мотель, больше подходящий для района Большого Сочи, чуть дальше – несколько комфортабельных туристских автобусов.
– На Востоке реальность и сказка переплетаются, – вполне серьезно говорит Ахмед.
Он не торопясь ест говяжий кебаб, снимая крохотные кусочки с шампура пухленькими, перепачканными жиром пальцами. Я пытаюсь представить, как он этими пальцами управляется со «Степным Орлом», но ничего не выходит. Теперь ясно, что мои смутные подозрения оправдались: Ахмед Табба отнюдь не цельная личность. И даже не двойная матрешка, как мы думали. Скорей тройная. Внешняя оболочка для соотечественников: скромный служащий компании сотовой связи, правоверный мусульманин, внимательный муж и заботливый отец, любитель верблюжьих бегов, позволяющий себе столь невинное развлечение по выходным дням… Во второй ипостаси это агент российской внешней разведки Анри – толковый, добросовестный и инициативный добыватель секретной информации… А вот кто он в своей третьей роли, где прорисовывается европейская ориентация и присутствует грозный «Дезерт Игл»?
Внешне тройственность натуры агента никак не проявляется, его основная оболочка выглядит вполне убедительно. Проголодавшийся Ахмед Табба ловко поддевает кусочками лаваша острый и пряный хумус. Когда он жует, желваки под ушами напрягаются и лицо приобретает грушевидную форму. Но за едой он не забывает любезно просвещать меня.
– Здесь много нераскрытых тайн, загадочных историй и мрачных преданий, которые отражаются в реальной жизни… Знаешь, как раньше называлось это побережье? Пиратский берег! Потому что сюда приставали торговые суда из Индии, Китая, Индонезии. А за купцами охотились морские разбойники, и кораблей с черными флагами здесь тожебыло великое множество. Пиратов нет уже много лет, а название осталось и не дает их забыть…
Я заказал запеченную на углях рыбу и теперь вилкой цепляю кусочки рассыпчатого белого мяса, которому обгоревшая шкурка придает пикантный привкус. Океанский ветерок несет приятную прохладу, отчетливо пахнет морской солью и водорослями.
– Или взять легенду Черного ущелья, – Ахмед запивает еду свежевыжатым соком манго, помешкав, вытирает жирные пальцы салфеткой и уже вилкой набирает овощи из общей вазы.
– Кстати, почему у него дурная слава? – задаю я застрявший в памяти вопрос.
– Из-за Черного Бедуина, – отвечает Ахмед, продолжая жевать. Не каждый человек может одновременно есть и рассказывать, но у него это получается вполне непринужденно. – А точнее, из-за вероломства, злодейства и пролитой крови.
– Расскажи мне эту легенду, – прошу я, и мой собеседник со значением кивает головой, принимаясь за очередной шампур с кебабом.
– Когда-то давным-давно, когда это государство еще называлось Эс-Сира, – Ахмед обводит рукой вокруг, захватив и часть оманского залива, и ставшую выше из-за отлива скалу, и даже туристские автобусы «мерседес», которых в Эс-Сире, разумеется, не было и быть не могло.
– Так вот, в те далекие времена Черное ущелье напрямую соединяло побережье с равниной. По нему, сокращая дорогу и выигрывая время, проходили торговые караваны. С Пиратского берега везли таинственно мерцающий жемчуг, тонкие скользкие шелка, серебристую вяленую рыбу, дурманяще-ароматные индийские пряности, матово-прозрачный китайский фарфор, узорчатые дамасские клинки. Навстречу транспортировали красивые, ручной работы ковры, искусно выделанные бараньи и верблюжьи шкуры, лечебные снадобья из яда и желчи рогатой гадюки, дрессированных охотничьих соколов в просторных клетках…
Теперь Ахмед вцеплялся зубами в кебаб и резким движением головы снимал кусочек с шампура, мне показалось, что зубы скрежещут о металл, даже мурашки по спине пробежали.
– Но разве это самые большие ценности в пустыне? Что толку в шелках и жемчуге, если их некому подарить? Для чего оружие, если им некого защищать? Разве может твердый и острый холод даже самой лучшей стали сравниться с мягким, нежным и горячим женским телом?!
