– Именно! Я отправил туда своего человека осмотреть двор. Возможно, нам удастся собрать какие-нибудь сведения о машинах, стоявших неподалеку от подъезда этого дома. И если повезет, то снимем следы протекторов… А уж потом, когда у нас появится больше оснований для подозрений, мы сможем обследовать и квартиру, в которой жила Ольга, на предмет отпечатков обуви ее подельника. Но видеозапись, прямо скажу, очень интересная, ничего не скажешь. Вот только я не понял, какие отношения связывают Ольгу и Валентину.
– Глаша говорит, что ничего нетрадиционного нет. Они не лесбиянки. Просто, по ее мнению, есть такие люди, которые питаются страданиями других. Вот и Валентина из их числа. Понимаешь, на фоне Ольги – настоящей бомжихи, да к тому же еще и больной, нищей женщины – жизнь самой Валентины кажется ей вполне сносной. Все в этом мире относительно, сам знаешь.
Сразу после ухода Лизы к Мирошкину пожаловала Ольга Виноградова. Худая, болезненного вида молодая женщина в голубых джинсах и белой блузке. Светлые волосы зачесаны назад и уложены на затылке. Маленький курносый нос блестит, словно его только что вымыли. Тонкие губы поджаты, серо-зеленые водянистые глаза смотрят испуганно.
Следуя «инструкциям», полученным от Лизы, Сергей, внимательно осмотрев посетительницу, сделал в точности как она и просила: передал ключи от квартиры сестры и конверт с деньгами на похороны.
– Деньги? Откуда? – удивилась она.
– Думаю, вы в курсе, что у вашей сестры был жених, Дмитрий Родионов, бизнесмен. Возможно, вы не знаете, но это именно он подозревается в убийстве Ирины.
– Дмитрий? – Брови ее поползли вверх. – Да вы что?
«Притворяется или действительно ничего не знала?» – подумал Мирошкин озадаченно.
– Поскольку он сам не сможет заняться организацией похорон, а он этого бы очень хотел, и, понятное дело, твердит, что невиновен, то попросил вас похоронить сестру. Он дал мне свою банковскую карту, – вздохнул Сергей, которому весь этот спектакль уже порядком надоел, – вот здесь триста тысяч рублей… В эту сумму вы должны уложиться, оплатив и поминальный обед…
– Это очень большие деньги, – пробормотала, густо краснея, Ольга. – Но хорошо, я все поняла. Спасибо ему, конечно, тем более что я не верю, что это он. Все? Я могу идти?
– Скажите, Ольга…
И когда он начал говорить, заметил, как она словно в размере уменьшилась, сжалась и голову в плечи втянула. Глазами захлопала часто-часто. Занервничала.
– Да? Что?.. – Голос ее осип от волнения. Сейчас бы ее завалить провокационными вопросами, взять на пушку! Но Лизе он пообещал не спугнуть ее.
– Скажите, Оля, – он постарался, чтобы его голос звучал доброжелательно, – как вы полагаете, кто и за что мог убить вашу сестру?
– Никто и ни за что – я так считаю, – она выдала все то, что заготовила заранее, собираясь в прокуратуру. Знала ведь, что ее непременно спросят, что она думает по поводу убийства сестры.
– Как это?
– Да очень просто. Думаю, что она просто шла, не совсем трезвая, по дороге. И ее кто-то сбил. Сначала она была ранена, и этот изверг ее просто добил. Других версий просто быть не может. У нее не было врагов. А мотив был только у меня – наследство, но я-то знаю, что ее не убивала. Значит, несчастный случай с добиванием. Ведь никто же не знал, что она будет идти по этой дороге. Никто не знал, когда она вернется домой. К тому же то, что моя сестра напилась, несвойственно ей, понимаете? Она же не пьяница какая. Да она вообще раньше никогда не напивалась. Я знаю свою сестру, она ночью ни за что бы вот просто так не вышла из дома, чтобы куда-то там отправиться… Может, она вызвала такси и, когда услышала шум подъезжающей машины, вышла на улицу, а это было не такси (или такси, я же не знаю), короче говоря, только к такси она могла выйти ночью за ворота. Она была очень осторожная.
– Да, но ее сбили довольно далеко от дома, за деревней…
– Могли сбить прямо у дома, а потом отвезти на машине и выбросить. Я так считаю.
«В сущности, она права. И такое могло случиться», – подумал Мирошкин.
А вслух произнес:
– Вот вам моя визитка. Если вспомните что-нибудь или узнаете, позвоните. Думаю, вы все же лучше знаете жизнь своей сестры и, может, хорошенько подумав, придете к другой версии случившегося, исключая обыкновенный наезд. Ведь она жила среди людей, возможно, были такие, которые завидовали ей.
– У моей сестры вообще было редкое качество – провоцировать людей на эту самую зависть. Она всех дразнила, если честно. Любила всячески продемонстрировать свое благосостояние и удачливость. Думаю, она и за Дмитрия этого замуж собралась, чтобы кому-нибудь утереть нос. Ну, или просто для того, чтобы обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. Моя сестра была красавицей, этого не отнять, так что… Сами понимаете. У нее были все шансы. Козыри.
– Может, вы назовете имена ее подруг?
– Нет, я никого не знаю из ее окружения. Мы долгое время не общались.
Она подняла глаза, и лицо ее приняло страдальческое выражение, как у человека, с горечью осознавшего, что он проговорился, что сказал лишнее. Конечно, она не должна была в кабинете следователя прокуратуры вообще упоминать о конфликте с сестрой, чтобы не спровоцировать этого самого следователя на вопросы, вот поэтому, решил Мирошкин, она и испугалась ею же произнесенных слов. Но он сделал вид, что пропустил эту важную фразу мимо ушей. Выйдя отсюда, Ольга подумает о нем как о законченном идиоте. Была, мол, у него в руках главная подозреваемая с железобетонным мотивом, и про конфликт проговорилась, а он так ее ни о чем и не расспросил. Точно идиот. Хотя, с другой стороны, Лиза была права – им всем предстояло интересное зрелище, почти фильм-гротеск, срежиссированный самой жизнью. Или смертью. Сестра-убийца оказывается в квартире покойной сестры, выбирая ей погребальный наряд… Пусть все идет как придумала Лиза. Все равно эта Ольга никуда не денется. И уж точно не сбежит.
Он проводил Виноградову, и спустя некоторое время ему принесли новые материалы по делу. Эксперты действительно потрудились на совесть, и теперь перед Сергеем на столе лежали весьма любопытные документы.
Оказывается, помимо следов в доме Дмитрия Родионова самого хозяина и его домработницы (на экспертизу была взята их обувь, вплоть до домашних тапочек Людмилы), в холле, на ступенях лестницы, в гостиной и, что очень важно, возле беседки на дорожке и за калиткой, на обочине дороги, были обнаружены следы женских туфель на тонких каблуках. Размер – тридцать седьмой.
У Янины Вильк размер тридцать шестой. У ее знакомой, Татьяны Николаевой, с которой они и обнаружили труп, – тридцать пятый. У Людмилы, домработницы, – тридцать восьмой размер. Теперь вот следы тридцать седьмого размера. Кому они принадлежат? К тому же возле крыльца, в траве, был обнаружен окурок женской сигареты «Vogue Aroma». И цвет помады – бледно-розовый, в то время как помада Виноградовой была оранжевая.
Кто эта женщина, если не сама Ирина Виноградова? Может, ее кто навещал? Приходил в гости? Мирошкин позвонил Глаше, попросил позвать к телефону Дмитрия. Задал ему несколько вопросов, связанных с возможными визитами в его дом. И выяснил, что Ирина, живя в деревне, никого не принимала, ни с кем не дружила, и если и были у нее подруги, то только в городе. Особенно близко она общалась с Ритой Мусинец, той самой женщиной, на дне рождения которой все и началось. Дмитрий пояснил, что Людмила, домработница, никогда в его присутствии не носила туфель на каблуках, что она носит удобную обувь на плоской подошве. Янина Вильк как-то заглядывала к нему, интересовалась, работает ли Интернет или что-то в этом духе. Соседи – не особо общительные, с ними ни Дмитрий, ни Ирина не поддерживали отношений. Состоятельные люди держат целый штат прислуги – садовника, кухарку, горничную, няню – и изображают из себя, по словам Дмитрия, аристократов. Смотрят свысока, что всегда бесило Ирину. У мужа – «Линкольн», у жены – «Ситроен». И это именно они слышали ссору.
