Глава 6. Екатерина и Галка
На рассвете мне приснился крошечный мальчик («Диво», — говорит бабуля), который потерялся и горько плакал. Я взяла его за ручку, и мы пошли в голубую даль, время от времени оглядываясь в надежде обнаружить следы исчезнувших родителей. Но все было тихо. Мальчика никто не искал. Потом он попросился на ручки. Я подняла его, прижала к груди, почувствовала тяжесть и теплоту маленького тельца. Мальчик перестал плакать и замурлыкал. У меня мелькнула мысль взять его себе…
Тут мой сон истончился, стал прозрачным, мальчик исчез, а мурлыканье стало громче. Я открыла глаза и увидела усатую морду кота Купера, он же Марсик, Марсюлик или просто Сюлик для своих, который непринужденно расположился рядом с моей подушкой. Кот вернулся с кошачьих посиделок через открытую форточку, перекусил в кухне и лег отдыхать. Я обычно просыпаюсь от стука форточки и тяжелых прыжков Купера на подоконник, потом на стол и на пол, но, видимо, события этой ночи так меня измотали, что я впала в кому.
Купера-Марсика крошечным трехнедельным котенком принесла в подарок частная ученица Ирочка.
— У нашей Мурзы пятеро котят, — объяснила она, — этот — самый… — Она замялась, — самый… хорошенький!
Котенок был светло-серый, поперечно-полосатый, с толстым животом и тонким мышиным хвостиком. Он смешно заковылял по столу, обнюхивая все, что попадалось ему по пути. Взобравшись на библиографическую редкость, учебник разговорного английского Купера и Рубальского, купленный в «Букинисте», он застыл, полуприсев на задние лапы. Кончик его хвоста слегка подрагивал от напряжения. Мы молча наблюдали, как под ним появилась и стала растекаться небольшая лужица. Закончив, котенок постоял еще немного, словно прислушиваясь к чему-то, потом, осторожно поднимая лапки, отступил в сторону и стал загребать воображаемый песок. Делал он это сосредоточенно и долго. Невозможно было удержаться от смеха, глядя на его вдохновенно-серьезную физиономию. Потом он попытался влезть на кипу тетрадок, сорвался и, упав на спину, замер с поднятыми кверху лапами. Прошла минута, другая. Котенок не шевелился. «Может, он в обмороке?» — предположила Ирочка. Котенок, не меняя позы, повернул голову на звук голоса и уставился на нас блеклыми сизо-голубыми глазами. И снова замер.
— Ты уверена, что это котенок? — спросила я.
У малыша, лежащего на спине и внимательно нас рассматривающего, было маленькое треугольное личико, вполне осмысленное, непропорционально большие задумчивые глаза и круглые уши с загнутыми кончиками.
— Конечно, котенок! — сказала убежденно Ирочка. — Это же нашей Мурзы ребенок!
— А остальные такие же?
— Нет! Те обыкновенные.
Некоторое время мы молча наблюдали за котенком, который, в свою очередь, не меняя позы, наблюдал за нами. Потом я унесла его на диван, сунула под кран испоганенный учебник, и урок возобновился. Котенок уснул в вертикальном положении, забившись между подушкой и спинкой дивана. Издали казалось, что он стоит на задних лапах.
Моя мама, Татьяна Николаевна, не любит кошек. Она выразила неудовольствие, запротестовала — мы тогда еще жили вместе, — но стоило ей увидеть, как котенок сорвался с дивана, шлепнулся на спину и застыл, подняв лапки, она сдалась. Только и сказала: «Надеюсь, он не ушиб позвоночник?» Врач в ней всегда брал верх. Котенок тут же выдал свой коронный номер. «Коронку», — как говорил один из моих учеников. Он повернул голову в ее сторону и уставился на нее круглыми глазами-блюдцами. Триумф был полный. Мама сама выбрала ему имя — Марсик. А вечером позвонила Ирочка и спросила: «Как там наш Купер-и-Рубальский. Привык уже?»
Марсик Купер-и-Рубальский был необыкновенным котом. Он не мяукал, часто падал, срываясь с занавесок, портьер и одежды, висящей на вешалке в прихожей. Упав, надолго застывал. Но самой удивительной его особенностью было то, что, когда его звали, он поворачивал голову и внимательно смотрел в глаза позвавшему. А если сидел спиной, то запрокидывал голову назад. При этом часто терял равновесие, валился набок и застывал.
— Он же видит меня вверх ногами! — удивлялась мама. — Почему он не повернет голову, как все нормальные существа? И почему он все время падает? Может, у него что-то с вестибулярным аппаратом?
Почему, почему? Никто не знал почему. А почему у него кончики ушей загибались наперед? Я иногда пыталась разогнуть их, и мне казалось, что они поддаются. Но потом кончики Куперовых ушей снова приобретали привычную форму. «Как вялые листики!» — говорила Ирочка.
Мяукать Купер так и не научился, зато научился разговаривать. И рос, рос, пока не превратился в большущего темно-серого красавца кота. С детской привычкой спать на спине с поднятыми кверху лапами.
Увидев, что я проснулась, Купер заглянул мне в глаза, прищурился и издал нежный вопросительный звук: «Мр-р-рм?» — что на его языке значило: «Ты не сердишься? Я тебя, кажется, разбудил?»
— Конечно, сержусь! Конечно, разбудил! — Я схватила кота за холку, он тут же цапнул меня зубами. Игра такая. Высвободился из-под моей руки, потянулся, поочередно вытягивая в сторону лапы, и повторил: — Мр-р-р-м?
— А не рано есть? — Я взглянула на будильник и простонала: — О господи, еще семи нет!
— Мр-р-рр! — не согласился кот. — Вовсе не рано! Есть никогда не рано. И не поздно.
— У вас с Юрием Алексеевичем ни стыда ни совести! — Я отбросила одеяло и нашарила на полу тапочки.
Купер, сидевший на коврике у кровати, вскочил и помчался вперед, задрав хвост. В кухне он, оглушительно мурлыкая, стал тереться головой о дверцу холодильника.
— Ах ты, глупый! Это я, твоя хозяйка, даю тебе молочко и колбаску, а вовсе не этот ящик!
Но Купер мне не поверил. Он возбужденно топтался на месте, повторял сиплое «м-р-рао» и ждал, когда откроется вожделенная дверца. Получив котлету, он унес ее в угол, где стояла его мисочка, сложил ушки и принялся за еду. Только лопатки шевелились.
— Купер, ты мое сокровище! — Я погладила его полосатую спинку. — Самый умный на свете кот, даром что не ходил в школу. С холодильником, правда, ты не прав, ну, да с кем не бывает. Зато ты у нас умница, красавец, хитрец и гулена! Соскучился небось по нашей мамочке? — бормотала я, радуясь живой душе, которой я была нужна. «Наша мамочка» — Татьяна Николаевна — уже три месяца гостила у подруги в Крыму.
— Я тоже соскучилась. Ничего, она скоро вернется. В последнем письме она пишет, что ей очень нас с тобой не хватает, слышишь? Причем не столько меня, сколько тебя — спрашивает, что ешь-пьешь, гуляешь ли по ночам… Меня она не спрашивает, гуляю ли я по ночам и что ем!
Я налила Куперу молока и вернулась в постель в надежде уснуть. Напрасный труд. Как говорит подруга детства Галка — кто не наелся, тот не налижется. В том смысле, что спать надо ночью.
Мысли мои вернулись к фотографии, детали которой я уже знала наизусть.
«Что же такое в этой фотографии?» — раздумывала я. Семья толстяков? Вряд ли. Моя женская интуиция при взгляде на них молчит, а если и говорит, то совсем не то.
